Никэд Мат - Желтый дьявол [Том 2]

— Ловко! — тонкой улыбкой по губам собеседника.

— Да! И это — мой план… А проведение в жизнь — это моя дипломатия и знание Востока… Да!

— Дэ! — собеседник спокоен.

Они уже на ты.

— Кланяйся атаману Семенову… поцелуй руку у баронессы… пакет передай лично ему в руки…

— О! Конэчно… конэчно…

От харбинского вокзала плавно отходит в сторону Манчжурии экспресс.

Вот и Сунгарийский мост, гудит…

Незнакомец, только что прощавшийся с полковником Солодовниковым, входит в свое купэ. Запирает его. Подходит к окну… — тонкая улыбка по губам, на лицо, в глаза, черные, большие, жгучие.

Все вышло, как нельзя лучше — в кармане у него рекомендательное письмо к атаману… План организации хунхузских отрядов известен… Солодовников работает шпионом у японцев — установлено. Баронессу увидит… Можно будет встретить и выследить Люкса…

Все.

Он спокойно садится и закуривает папиросу.

Это — Либкнехт.

Ветер свищет в ушах и треплет седую бороду.

Вот один волос вырвался из бороды и, крутясь, падает на мостовую далеко позади автомобиля.

Мелькают мимо дома… собор… площадь. Круто повернув, автомобиль стрелою несется вниз прямо к вокзалу.

Плотная туша откинулась на спинку сиденья.

А там… повыше бороды… под глянцем черепа млеют сладкие мысли. По жирному животу мурашками пробегает дрожь предчувствия.

Старческое сердце при каждом толчке ударяется в бортовой кармашек. Замирая, чувствует сердце, как шуршит в кармашке белый листок.

Это телеграмма. А в ней:

« Проездом в Читу остановлюсь у вас дня на два.

Встречайте седьмого.

Баронесса Штарк-Глинская ».

«Трф-тррр-фршш-туррр…»

Обогнув сквер, машина останавливается у подъезда вокзала.

Взвод железнодорожной охраны берет на караул. Комендант станции бросается к автомобилю и открывает дверцу.

Генерал Хорват вылезает и медленно проходит через здание на перрон.

Вдали клубится дымок экспресса.

Она необычайно оживлена. Она все время смеется и обжигает лукавыми искрами серых глаз.

Генерал Хорват тает. Вот-вот поплывет из мундира и растечется по полу большим жирным пятном. Только сверху будет плавать белая, холодная борода.

Старый Голицын, хихикая, ерзает на стуле и тщетно пытается украдкой прикрыть проблематичным пучком, торчащим спереди, красноречивую лысину.

Даже у Гондатти во всем теле заныли какие-то провода. Тихонько брякая ложечкой, он бросает на баронессу из-под очков какие-то вороватые взгляды.

Они сидят в столовой генерала Хорвата и пьют кофе.

— Нет, это удивительно, баронесса, — пищит Голицын, — я говорю вам это, не льстя, а констатирую факт: вы с каждым днем хорошеете.

— Я ей это сразу сказал! — вставляет Хорват.

Баронесса смеется…

— Довольно любезностей, господа… Поговоримте о чем-нибудь более серьезном.

— О-о! — усмехается Гондатти, — баронесса все еще неутомимый политический деятель.

— Что вы? Теперь, когда Колчак стал у власти, нам…

При упоминании Колчака, лицо Хорвата становится кислым.

— Я вижу, — смеется баронесса, — вы чем-то недовольны. Успокойтесь… Я могу сообщить вам новость: союзники не намерены признать Колчака.

— Что вы?

Лицо Хорвата проясняется.

— И совершенно справедливо… — подскакивает на месте Голицын. — Колчак выскочка… не аристократ. Он не может управлять Россией. Народ его не признает.

— Да! — подтверждает Хорват, — мне не нравится, что он возится с демократами. Он погубит все дело борьбы с большевиками. Власть должна быть крепкая, авторитетная. Необходим…

— Царь! — вставляет Гондатти.

— Да. За царем народ пойдет. Союзники царя признают.

— Прелестно! Вы правы, ваше превосходительство, — суетится Голицын, — стоит сейчас появиться монарху, и большевикам капут. Но кто? Кто? Колчак?! Фи-фи!!!

— Так в чем же дело? — сверкая прищуренными глазками, говорит баронесса — Кто же может занять трон, как не вы, Леонид Дмитриевич. Вы единственный кандидат. По-моему, вы должны короноваться… И с Колчаком будет покончено. Я уверена.

— Прелестно, прелестно… Справедливо. Пора, пора, ваше превосходительство… О, ваше превосходительство!

Голицын заламывает руки и смотрит на Хорвата, как на икону.

Гондатти, пытливо взглянув на баронессу и усмехаясь краешком губ, спокойно произносит:

— Я с вами согласен. Вы правы.

Все молча устремили взоры в лицо Хорвата.

Ждут.

Князь Голицын: красный от волнения… Он уже видит себя министром финансов.

Баронесса:…почему бы и нет. Если что-нибудь из этого выйдет, она свое получит….Хорват в ее руках. Если же Хорват провалится, это на руку Семенову… Опять она не в проигрыше.

Гондатти:…этот старый дурак несомненно слетит с поста после такой выходки. Тогда кто же будет управляющим дорогой, как не он, Гондатти. Великолепно.

Хорват задумался. В мыслях: вот оно, вот… Корона… Трон… У ног вся Россия… Вся Россия.

Поднявшись с места, генерал Хорват твердо произносит:

— Да!

Почтительно встают…

— Надеюсь, что не оставите нас вашими милостями…

— О, баронесса!

Хорват впивается в мягкую ручку.

Станица Гродеково на самой русско-китайской границе.

Поп Иероним всю жизнь провел в Гродеково. Разве редко-редко в Никольск выберется… А больше — никуда.

Совсем деревенский поп.

И вдруг… На тебе… извольте… Станичный атаман передает: приготовься, отец, генерала Хорвата на царство венчать…

Каково? Аж взопрел бедный поп.

Низенький, толстый переваливается на коротких ножках… в нечесаную бороду лапищу запустил. Ходит и скулит…

— Нет, ты подумай, отец дьякон… откуда ж я могу знать, как это короновать надо. Я уж и архирейскую-то службу запамятовал… Помнишь, поди, когда преосвященный Евгений приезжал, какой конфуз-то получился… А…

— Угу… — мычит дьякон. — коронация… это тебе не литургия Иоанна Златоуста… не бракосочетание… не об усопших моление…

— Вот-вот… Что же, я ему панихиду служить буду, что ли. Господи, господи. Не знаю, что и делать.

— Ничего, отец Иероним… Сойдет. Пропоем тропарь какой-нибудь… Я потом, как возложат корону, так мы сразу молебен о здравии его императорского величества… Молебен-то для нас не в диковинку.

— Да уж придется так. Ты, Илюша, собери хор, — обращается Иероним к пономарю (он же регент).

— Хорошо, отец. Я вот не могу придумать, чем бы его нам встретить: не то «Иже херувимы», не то «Яко да царя»…

— Действительно… Что ж в таких случаях петь-то… Вот оказия.

— Постойте, — говорит дьякон, — а что, ежели пропоем ему «Исполаети деспота».