Никэд Мат - Желтый дьявол [Том 2]

— Так. Товарищ Чудновский! К шести часам вечера будьте в Ревкоме… Заседание.

— Хорошо.

Дзинь.

Да. Несомненно. Узнали о поражении. Теперь закопошатся в городе. Будут пытаться освободить Колчака или даже устроить выступление. Армия отступает. Каппелевцы близко. Иркутск может пасть. Придется уйти в тайгу. Тогда…

Надо действовать.

— Товарищ секретарь! Известите товарищей… Сегодня в шесть чрезвычайное заседание… Быть всем непременно. Дайте карту…

— Товарищ Шамов! К вам Карандашвили.

— Ага!.. Зови.

Сначала кривая кавказская шашка… затем черная бурка и над ней седая голова.

— Пришел к тебе. Важный вопрос у меня.

— Говори.

— Долго вы будете возиться с Колчаком?

— Ну!

— Его нужно уничтожить… Партизаны волнуются.

— Было бы лучше отправить его в Москву на революционный суд, но…

— Я так и знал. С вами не сговоришься. Слушай, товарищ… Я, право слово, не стерплю… Дождетесь, что мы сами начнем действовать.

— Успокойся. Дурака не валяй. Теперь все равно делать нечего… Придется его судить здесь. Обстоятельства складываются так. Сегодня в шесть заседание… Будь.

Там… за Ушаковкой… около Рабочей Слободки… огромное кирпичное здание. Толстые высокие стены ограды… решетки квадратных окон…

Тюрьма.

Наверху в одиночной камере стоит у окна развенчанный верховный правитель адмирал Колчак.

Руку — за борт сюртука…

Смотрит.

А по тюрьме сверху вниз и снизу вверх из камеры в камеру арестантским радио несется дробный прерывчатый стук.

Каменные уши кирпичом барабанных перепонок чутко слушают, как шепчут сенсационную новость беленой глиной каменные уста.

Тюрьма — чудовищный организм, где за толстыми оболочками клеток живут в протоплазме спертого воздуха бледно-синие волосатые ядра.

Мечутся ядра от стены к стене, от окна к глазку… бьют суставами костлявых пальцев по штукатурке стен.

Ноют стены шепотливым гудливым стуком…

Передают: приговорены смерти:

— Колчак.

— И Пепеляев.

— Расстрел завтра.

— Утром.

Слушают: приговорены смерти:

— Колчак.

— И Пепеляев.

— Расстрел завтра.

— Утром.

Холодные липкие руки скребут воздух крючковатыми пальцами. Судорогой дрожь пробегает по телу. В горле клубок. Мутные глаза лезут из орбит и с ужасом смотрят на белую гладь стены. Слух напряжен… Ловит:

— Приговорены к смерти Колчак и Пепеляев. Расстрел завтра утром.

— Уфффф!..

Тело слабеет и покрывается потом.

Слава богу: не он… не его приговорили… нет.

Но все равно… Не спастись.

Чувствует: рано или поздно выступит стена его имя. Холодный камень скажет слово… И это слово: смерть.

Что делать? Господи! Что делать?

В узком сдавленном черепе палача торопливые скачут мысли…

Широко шагая кривыми ногами, мечется из угла в угол. В черной щетине волос посиневшие пальцы.

В этой же тюрьме он служил при Колчаке палачом…

А теперь… арестант.

Палача не помилуют… Знает.

Сегодня Колчак… Завтра он…

Колчак?

Ба! Идея! Неужели?.. Авось… Быть может… Господи!

Узловатое тело палача — камнем к столу.

Крючковатые пальцы дрожа вынимают из-за пазухи огрызок карандаша и лист курительной бумаги.

Пишет…

Еще ниже свисает и без того отвисшая, непомерно большая зубастая челюсть. С толстой посиневшей губы стекает слюна.

Пишет…

— Товарищ Шамов! Из тюрьмы от колчаковского палача пришло прошение.

— Ну!

— Вот!

Читает:

«… как я человек семейный и с детьми, а службы не было …»

Мимо!

«… я завсегда за совецкую власть …»

Мимо!

«… и сохранить для моей семьи мою жизнь, так я предлагаю свою работу на придмет повесить Колчака… в чистом виде …»

— А-а-а!.. Вот что?

И крупно химическим карандашом через все прошение, из угла в угол:

« Расстрелять с Колчаком вместе ».

Подслеповатое утро. Бледным туманом морозная льдистая мгла.

Белым налетом кристаллов покрылись ограда и стены тюрьмы.

Стынет тюрьма в бесстрастном молчании… Бельма на окнах.

В коробке второго двора, вблизи от стены стоит молчаливо группа администрации и взвод Красной армии.

Ждут.

Холодно.

Машут руками… переступают с ноги на ногу.

Скоро ли?

Ага! Ведут.

Закопошились. Суетливо выстраиваются.

Окруженные конвоем идут трое осужденных.

Снег хрустит под ногами.

Приближаются…

По середине Колчак. Он знает свою вину… Он знает, за что его казнят…

Рука — за борт сюртука. Спокоен.

Справа премьер-министр Пепеляев.

Слева — палач.

Трое: правитель, премьер и палач.

Пепеляев… полнолицый, полнотелый… сжался… посинел. Шатается. Ноги тяжелые, тяжелые. Скользит недоуменным, невидящим взглядом.

По лицу палача судороги. Огромная нижняя челюсть пляшет. Руки трясутся. Жадные глаза бегают от неба к земле, от побелевших кирпичных стен к лицам конвоя…

Холодно.

Встали.

Читается приговор:

« Именем революционного народа, руководясь революционной совестью »…

Слушают… А вдруг не то?.. А вдруг…

«… к высшей мере наказания …»

Нет!.. Нет!.. Нет!..

— Последняя воля?

— О-о-о-о! бьются на снегу в рыданиях два тела: Пепеляева и палача. Ползают… Хватают за ноги…

Палач:

— Не хочу! — не хочу!.. Не надо!.. Смилуйтесь!.. Дети, дети у меня… Товарищи дорогие!..

Премьер:

— Помилуйте!.. Виноват я… виноват… искуплю… Служить… служить буду честно… советской власти… помилуйте…

Правитель:

— Разрешите выкурить папиросу!

— Курите!

Закурил. Взглянул на красноармейца… и крайнему с фланга… серебряный портсигар:

— Возьми!

А палач и премьер рыдают.

— Поднять! Живее!

Подняли.

— Смирно!

Вот… птица летит. Не успеет она залететь…

— Взвооод!..

— …за крышу, как…

— Сюда! Тише!

— Я ничего не вижу.

— Держитесь за меня. Осторожней. Здесь поворот. Теперь пять ступенек вверх.

Совершенная тьма.

…Тплаххх… зажигается спичка. Держит ее большой и указательный палец с хорошо обрезанными ногтями. В свете спички две фигуры стоят, прижавшись к стене.

— Ну, чорт возьми! Хорошо же вы тут упрятались.

— А ты знаешь, где мы теперь находимся?

— Любопытно.

— Двенадцать футов под землей. Над нами городское кладбище.

— Ого! Хорошенькое местечко. Что ты тут возишься?

— Здесь механизм потайной двери… Есть. Ну, держись за меня.

Они пролезают в какую-то открывшуюся в стене дыру и по ступенькам поднимаются вверх. Навстречу специфический запах трупов.

— Скоро ли, — не терпится одному.