Юрий Авдеенко - Сколько зим…

Переводчик, худой эстонец в белоснежной рубашке, при галстуке, сидел возле столика с телефонами. На соседнем стуле висел его темно-коричневый, из хорошей шерсти пиджак.

Немец подошел к светлой девушке, взял за локти и резко повернул лицом к шестерым мужчинам. Хрипло заговорил по-немецки. Худой эстонец в белоснежной рубашке перевел:

- Кто передал тебе пистолет? Смотри внимательно.

Она устало подняла глаза, посмотрела на мятых, небритых мужчин. Отрицательно покачала головой.

- Scheisе! Du bist Scheisе! - прокричал в гневе немец.

Худой эстонец не стал переводить. Он был хорошо воспитан.

Немец с размаха ударил девушку по щеке. Еще раз… Еще… И хотя он злился, но бил ее, в общем-то, хладнокровно, как иногда сильные бьют слабых, не рискуя получить сдачи.

Она не пыталась уклониться от ударов и гордо держала голову на длинной красивой шее. Лицо ее стало розовым от ударов и блестящим от слез.

Грибанов сделал шаг вперед. И сказал:

- Я!

Стук в дверь и смех с порога. Это смех Агнесы. И Санин за ее спиной - чуточку смущенный.

- Извините за вторжение, - бормочет Санин.

- Ерунда, - возражает Агнеса, - благодарите за вторжение. Иначе вы здесь завянете от скуки. Мы забираем вас в клуб. Вы увидите там сливки общества. И польский фильм с участием Беаты Тышкевич. Вам нравится такой тип женщин?

- Я не помню эту актрису. Но если вы относитесь к типу Тышкевич, то - да.

- Что я говорила? - Агнеса гордо посмотрела на Санина.

Она теперь была в темном, с узким белым воротником пальто. Сапожки на шпильках. Волосы прикрывал пестрый платок. Грибанов подумал, что в мотоцикле она выглядела моложе и что сейчас ей спело можно дать двадцать три или двадцать четыре года.

Он достал из чемодана бутылку коньяку.

- Ясно, почему он так перепугался, когда я уронила чемодан.

Добираться до клуба пришлось, прыгая с кочки на кочку, потому что к ночи потеплело и грязь лежала на дороге, и возле нее, и у заборов, жидкая, ни с чем не сравнимая, чавкающая грязь.

Клуб приближался, большой, весь в огнях, точно океанский корабль. У входа, нанизанный на лампочки, висел щит из прогрунтованного полотна, и синие скошенные буквы хватали людей за подбородки: «СЕГОДНЯ НОЧЬЮ ПОГИБНЕТ ГОРОД».

А какой фильм шел тогда? Он так и не посмотрел этот фильм. Но название… оно осталось в памяти, будто шрам. Кукольное женское личико с глупой улыбкой и зазывная надпись: «Мein bestes Madchen». «Моя лучшая девушка».

Подъезжали машины. Двери кинотеатра открывались и закрывались. На темный тротуар ежесекундно падала полоса света. Сеанс начинался. Тогда Хари подал знак. И они пошли.

В пятом ряду пустовал островок из нескольких мест. В четвертом, третьим с краю, сидел немецкий офицер. Немецкие офицеры, во всяком случае в Эстонии, имели привычку отстегивать ремни и вешать их на спинку стула. Вот и этот офицер, коверкая эстонские слова, болтал с длинноволосой женщиной, а позади, закрывая номер кресла, свешивалась кобура пистолета.

Погас свет.

Хари сел за офицером. На экране мелькали кадры военной хроники. Диктор кричал об успехах германской армии, о вдохновенном гении фюрера. Помедлив, Хари подался вперед и начал расстегивать кобуру.

Им было тогда но семнадцать лет. И Грибанову, и Хари, и Юхану - сыну сапожника Петерсона. И это было их первое дело. Настоящее, но слишком рискованное. Верные дела будут потом. А сейчас… На экране рвались бомбы, пикировали самолеты. В зале стоял такой шум, что, казалось, разряди пистолет в спину немца - никто не услышит. Пистолет лежал в кармане плаща Хари. Нужно уходить. Согнувшись, Хари пошел назад и сел на одно из свободных мест. Грибанов и Юхан следили за другом. У них свое задание - на крайний случай. По особому знаку, поданному Хари (он коснется переносицы правой рукой), они должны бросить в зале дымовые шашки. Если же все будет хорошо, то, дождавшись конца хроники, во время пятиминутного антракта ребята уйдут из кинотеатра.

Но хроника не кончилась. Свет вспыхнул внезапно. В проходе стоял офицер, держа в руках пояс с пустой кобурой. Рядом с ним - трое гестаповцев. Один поднял руку и громко сказал:

- Аufstehеn!

Крышки кресел захлопали, словно пулеметы. Гестаповцы начали обыск. Работали втроем сразу. Деловито, без суеты. Один, перебирая пальцами, скользил руками вдоль тела обыскиваемого. Второй выворачивал карманы. Третий осматривал место.

Хари побелел. Кто знает, что за мысли были у него в голове. И, может, он немного перепугался. Скорее всего так оно и было. Но он струхнул не настолько, чтобы достать пистолет и устроить в кинотеатре тир. И в конце концов правильно оценил обстановку и решил переправить пистолет к Грибанову или к Юхану. Потому что они стояли, первый - на ряд, а второй - на два ряда впереди Хари. И уже успели во время обыска передать друг другу дымовые шашки. По замыслу они и должны были сидеть все трое в затылок один другому. И билеты были куплены с таким расчетом. Но светлая девушка в белом пальто заняла место Хари. И теперь он стоял где-то в середине шестнадцатого ряда. Между ним и Грибановым было семь человек. И ни один из них, может, кроме светловолосой девушки, не внушал Хари доверия.

Как он решился? Кажется, подперло время. Вцепилось в горло и проскулило: действуй. Грибанов видел, как Хари слегка пнул ногой соседа, что-то шепнул и вложил в его руку пистолет. .

Грибанов чуть развернулся. Теперь он мог наблюдать весь путь пистолета.

Первым локоть к локтю возле Хари стоял крупный мужчина в бобриковом пальто. Он не изменился в лице, не вздрогнул, покусывая нижнюю губу, спокойно перевел руки за спину и уже через две-три секунды передал пистолет даме в роскошной шляпе с вуалью. Дама затаила дыхание. Но приняла пистолет без видимого удивления. Она взяла его за рукоятку, положив на спусковой крючок палец. И действовала совсем не так осторожно, как мужчина в бобриковом пальто. Она свободно повернулась к соседу с мордочкой хорька, пнула его стволом в брюшко… И Грибанов решил, что все пропало.

Хорек стал похож на сову, потому что глаза полезли у него из орбит. Дама с вуалью вздернула подбородок и коротко бросила:

- Дальше.

Короткие волосатые пальцы Хорька вцепились в ствол, но вместо того, чтобы быстро передать пистолет соседу слева, Хорек, силясь глотнуть воздух, секунд пять стоял в неподвижности, с открытым ртом. Видимо, он решил, что в зале находится мощная подпольная организация и он оказался маленьким винтиком в рискованных делах. И теперь, если он сделает что-нибудь неправильное, его могут ухлопать как немцы, так и подпольщики.

Сосед слева - бледный и худой ксендз - демонстративно повернулся в другую сторону. На ресницах, которых у Хорька не больше, чем у вилки зубьев, задрожали слезы. Время торопилось, как самолет. Отчаяние придало Хорьку смелости. Он воспользовался уроком, преподанным ему дамой под вуалью. Секунда… И палец лежит на спусковом крючке, ствол тонет в складках одежды ксендза, где-то между вторым и третьим ребром.