Джек Хиггинс - Холодная гавань

— А, это вы, мадемуазель. Он встал. — Что, уже надоело?

— У меня немного болит голова, — ответила она с бьющимся сердцем и совершенно непроизвольно пробежала пальцами по клавишам.

— О, вы играете, как приятно, — сказал Роммель.

— Немного. — Она села (это было вполне естественно) и заиграла "Лунную сонату". Она вдруг вспомнила Крэйга и тот вечер в Холодной гавани. Роммель откинулся на спинку стула; он явно наслаждался музыкой.

Женевьеву спасла сама судьба: внезапно открылась дверь и появился Макс Прим.

— О, вот вы где, господин маршал. Вас опять к телефону. Теперь из Парижа.

— Видите, ма-амзель? Они не оставят меня в покое. — Роммель очаровательно улыбнулся. — Может быть, продолжим позже?

— Конечно, — согласилась Женевьева.

Он вышел. Прим мельком улыбнулся ей и последовал за маршалом. Она поспешила через другую дверь, вышла в прихожую и быстро поднялась по главной лестнице.

Когда она вошла в спальню, Шанталь уже ждала ее. На кровати лежали черный свитер и пара темных брюк.

— Вы опоздали, — рявкнула она. — Уже десять минут девятого!

— Не беспокойтесь. Быстро помогите мне снять платье. — Шанталь расстегнула молнию, и белое чудо соскользнуло на пол. Женевьева быстро влезла в брюки и натянула через голову свитер. Серебряный, украшенный ониксом, портсигар скользнул в один карман вместе с ключом, фонарик — в другой. Она повернулась: — Теперь вперед!

Шанталь крепко поцеловала ее в щеку.

— Действуй и возвращайся невредимой, Женевьева Треванс.

Женевьева удивленно уставилась на нее:

— Когда вы узнали?..

— Вы с графиней думаете, что я дура? Глупая старая Шанталь? Я меняла вам пеленки, когда вам не было и года, моя девочка. Думаешь, я не знаю, в чем разница между вами теперь?

Но сейчас им было не до объяснений. Женевьева улыбнулась и проскользнула между занавесками в темноту, на балкон. Было очень тихо, музыка раздавалась где-то вдалеке. Ей снова было двенадцать лет, и она сбегала ночью с Анн-Мари, чтобы путешествовать в темноте, потому что ей хватало на это решимости. Она перелезла через балконную ограду, твердо встала на кирпичную кладку и быстро спустилась вниз.

Когда она заглянула за угол, на террасе было тихо и пусто. Пятнадцать минут девятого. Она двинулась к третьему сводчатому окну, взялась за створки и толкнула их. Как всегда, окно открылось не сразу.

Библиотека утопала в темноте, но звуки музыки слышались здесь немного громче. Женевьева включила свой фонарик и отыскала на стене портрет Елизаветы, одиннадцатой графини де Вуанкур. Она смотрела сверху на Женевьеву, удивительно напоминая Гортензию. Женевьева сдвинула портрет вверх на шарнирах, под ним открылся сейф. Ключ мягко повернулся в замке, и дверца отошла в сторону.

Сейф, как она и ожидала, был забит бумагами. Она запаниковала, сердце готово было выскочить из груди, но вдруг она увидела кожаный дипломат с единственной надписью «Роммель», вытисненной на крышке золотыми буквами. Женевьева дрожащими руками быстро открыла его. В нем была только одна папка; раскрыв ее, она нашла то, что искала: фотографии карт расположения орудий и оборонительных прибрежных укреплений. Поставив дипломат на место, она положила папку на стол Прима и включила настольную лампу. Потом достала портсигар. И вдруг совершенно отчетливо услышала голос Прима за дверью. Никогда в жизни она не действовала так быстро. Женевьева закрыла дверцу сейфа и, хотя запереть его уже не было времени, вернула портрет на место. Потом выключила лампу, забрала фонарик и папку. Она была уже между занавесками, когда в замке начал поворачиваться ключ, и успела закрыть окно как раз в тот момент, когда дверь открылась и зажегся свет. Женевьева заглянула в щель между занавесками и увидела, как Прим вошел в комнату.

Она постояла в темноте на террасе, размышляя о случившемся, но выбора у нее не было. Она скользнула за угол и полезла обратно вверх, на свой балкон.

Шанталь задернула за ней шторы.

— Что случилось? — спросила она встревоженно. — Что случилось?

— Пришел Прим. Чуть не поймал меня. Я не смогла сфотографировать документы и займусь этим сейчас. — Она положила папку на туалетный столик и принесла торшер, чтобы было больше света.

— А что же ты будешь делать с ними потом?

— Спущусь туда снова. Надеюсь, Прим ушел на галерею, и я смогу все вернуть на место, пока пропажу не обнаружили.

— А Эрих?

— Нам остается только уповать на обаяние Маризы. — Она взяла портсигар, раскрыла папку и начала снимать, как учил ее Крэйг Осборн. Шанталь переворачивала страницы. Двадцать снимков, сказал он ей, но листов в папке оказалось больше. Их тоже нужно было снять. Когда она закончила, в дверь постучали. Женщины замерли. Шанталь прошептала:

— Я заперла дверь.

Стук повторился, ручка двери задергалась. Женевьева поняла, что лучше ответить.

— Кто там? — спросила она. Никто не ответил. Она толкнула Шанталь к ванной: — Ступайте туда и сидите молча.

Шанталь повиновалась. Женевьева спрятала папку в ближайший ящик шкафа и протянула руку к своему платью. Послышался звук вставляемого в замок ключа, дверь распахнулась, и вошел Прим.

Он сел на край столика, положив ногу на ногу и, внимательно глядя на Женевьеву, протянул руку:

— Отдайте ее мне.

— Боже, о чем вы?

— Папку, которую вы только что взяли из дипломата маршала Роммеля. Я могу, конечно, обыскать вашу комнату, но уверен, что это сделали вы. Больше некому. Да еще это ваше загадочное переодевание…

— Ладно, — резко прервала его Женевьева, открыла ящик и взяла папку.

Он положил ее рядом с собой.

— Сожалею, что все произошло именно так.

— Тогда вы занимаетесь не своим делом. — Она взяла портсигар и достала "Житан".

— Я не выбирал его, но хочу, чтобы между нами была ясность: я знаю, кто вы.

Она глубоко затянулась, чтобы успокоиться.

— Я не понимаю вас.

— Ваши глаза, Женевьева, — мягко сказал он. — Вы никогда не избавитесь от этого. Тот же цвет, что у нее, но свет в них… совершенно другой. Да и все остальное — как будто то же самое и одновременно совершенно другое.

Женевьева стояла, не в силах вымолвить ни слова, ожидая, когда упадет топор.

— Они научили вас всему, — сказал Прим. — Разве не так? При условии, конечно, что наш друг Дизар будет выполнять роль гида и ментора, но оставили без внимания один важный факт, самый важный. Тот самый, который сразу дал мне понять, что вы не можете быть Анн-Мари Треванс.

Не удержавшись, пойманная с поличным Женевьева выпалила:

— И что же это?

— А то, что она работала на меня, — просто сказал он.

Она села, из последних сил пытаясь в сложившихся ужасных обстоятельствах контролировать себя. Прим раздвинул занавески на окне, и дождь застучал по стеклу невидимыми пальцами, как будто Анн-Мари была снаружи и пыталась войти в комнату. Он продолжал говорить, не оборачиваясь: