Владимир Корнилов - Убийство в Ворсхотене

— О, поздравляю! Голландка?

— Ты шо! — раскрасневшийся Малыш искренне удивился такому вопросу. — Да ты хиба голландок этих не видел? Они ж как мужики! А правду грят, шо они всех красавиц своих сжигали как ведьм?

Лазарев понял, что за расистской тематикой последует сексистская.

— М-да, «своим» ты тут так и не стал, сразу видно… Погоди, так ты ж, помнится, был женат уже! Как бы ты гражданство голландское получил, если б на голландке не женился?

— Ха, да какая она голландка была? Не, родилась тут, но и папа из Филиппин, и мама из Филиппин. А филиппиночки — они другие, — Малыш начал мечтательно вспоминать о чем-то. — А ваще, я ж тут уже три раза был женат. Нынешняя студенточка — четвертая.

Голос Малышева звучал торжествующе — как будто он сообщал об очередном трофее на охоте или рыбалке. Лазареву совсем не хотелось продолжать эту тему. Пора было переходить к делу.

— Я хочу тебя нанять для решения этой проблемки. Возьмешься? Не безвозмездно, разумеется.

— Ну, а почему б и не взяться-то? Если это твое «небезвозмездно» будет… Эй, желтопузик, — крикнул Малыш уже по-русски (от его «голландского» эффект был бы все равно тем же) пробегавшему мимо официанту. — А тащи-ка еще водочки-то.

— Скажи, сколько раз тебя здесь арестовывали за твои расистско-сексистские выходки? — Лазарев взирал на собеседника с нескрываемым удивлением.

— Да раза три-четыре, не больше. А шо там? Их тюряги — это курорт настоящий. Захотел отдохнуть от работы — набей морду кому-нибудь и загорай себе под телевизором в теплой уютной камере. И кормят вполне неплохо. — Малыш громко заржал.

Рабочий день уже близился к концу, и полупустой доселе зал ресторана постепенно начал наполняться людьми. Преимущественно китайцами. Лазарев всегда оценивал качество и аутентичность азиатских заведений общепита по тому, ходят ли туда сами азиаты. Если ходят, значит, тут готовят настоящие китайские повара. Начали заполняться столики и в их, дальнем, конце зала. Мамаши с юными визжащими чадами стали с опаской посматривать в сторону разошедшегося не на шутку Малыша.

«Лишь бы не обнаружилось среди них кого-нибудь, кто русский понимает, — подумал Лазарев. — А то еще не хватало тут скандала из-за словечек вроде «желтопузик».

Малышев между тем окинул взглядом столы и запел:

— Лица желтые над городом кружатся, лица желтые нам под ноги ложатся…

— Тебе для этого потребуется команда. Есть надежные люди? — Лазарев поспешил вернуть вокалиста к делу.

— Ну а шо ж, я ж тут бригадой целой командую, — вальяжно, с видом большого босса, ответил Малыш. — Возьму с собой парочку проверенных чувачков.

«Чувачок» — давно Владимир не слышал этого слова. Сразу вспомнилось определение «старорежимный человек», данное ему Анжелой. «А ведь Малыш — не менее старорежимный, чем я», — подумал Лазарев, разглядывая собеседника.

— Давно на Родине был в последний раз? — уточнил он у бывшего спецназовца.

Малыш сразу пригорюнился.

— Да как я могу? Меня ж повяжут там сразу на границе. Мы ж теперь для них изгои, «люди Абрамова», гори он в аду. Какой из меня «человек Абрамова», скажи? Он «кинул» меня так же, как и Контора наша. Шо я мог сделать? Он был третьим человеком во власти, часть Машины! Мы ведь думали, шо выполняем приказ свыше. Кто мы, шоб ослушаться этих приказов? Мелкие шестерки, шестеренки этой Машины! Я ведь пытался предложить свои услуги Конторе, ты помнишь, даже предлагал пути доступа к этому Абрамову. Но мы для них — отрезанный ломоть. И ты, и я.

Глаза Малышева налились кровью, он постоянно сжимал и разжимал кулаки.

— А ты думаешь, Абрамов сам на галстучке своем удавился или к нему таки «доступились»?

— Да «доступились», конеш… Но это не «наши».

— Вот как. А чьи же?

— Да ты шо, новостей не смотрел? У него охрана была сплошь из «Моссада», весь бизнес был в Израиле, — Малыш сделал ударение на втором «и». — Он как раз собирался лететь туда, шоб с кого-то деньгу какую-то сбить. Последним, кто его видел, был снова-таки «моссадовец», он же и обнаружил шефа на галстучке этом. Ага, «обнаружил», как же… И самое веселое, обрати внимание, все обсуждают версию «наших», самоубийства, прочую мутотень, а нигде самая очевидная версия даже не звучит! Во они контролируют прэссу, а!

Малыш снова залпом выпил принесенную водку и совсем распалился:

— Сволочи! — стукнул он кулаком по столу, испугав соседний столик.

— Кто сволочи? — Лазарев начал уже опасаться, что разговор о миссии в Брюсселе придется отложить — настолько Малышев выглядел захмелевшим и терявшим контроль над собой.

— Да все сволочи! — сквозь зубы произнес гигант. — Как они могли нас кинуть так, а? Вот скажи, тебе не обидно было, когда тебя в 90-е вышвырнули на улицу, как ненужную ветошь какую-то, как… — Малыш долго подбирал слово, но потом махнул рукой и опрокинул стакан, к удивлению обнаружив, что тот уже пуст.

Он выглядел совсем мрачным, было такое впечатление, что он с кем-то мысленно продолжает дискуссию — он качал и кивал головой, делая какие-то жесты рукой, как будто бы разговаривает. Затем он сделал заключение:

— Не, Россия — всё. Это пройденная страница моей биографии. Я ей ничего не должен, и она мне ничо больше не должна. Рожу сейчас парочку голландцев от моей малюкашки или от кого-нибудь еще — и осяду тут навсегда. Шо мне до той России?

— Ну, не знаю «шо». Скажем, патриотизм, память о детстве, о «ветле под окном», о…

— Ой, я тя умоляю! Какой на хрен патриотизм!.. — с вызовом выдохнул Малыш и вдруг резко замолчал, осунулся, опустил плечи и уставился в стол. — Ты мне коробку конфет не принес?

— Что?! — Лазарев был откровенно обескуражен.

— Ты что, думаешь, что я вообще полный дебил? — Малыш совершенно изменил манеру разговора, вдруг куда-то делись вся его бравада, пропали замашки «братвы» и даже хмель. — Ты думаешь, я не знаю, что это за место такое? Я ведь в свое время, поступая на службу в спецназ, был… этим… как его… энтузиастом своего дела. Глаза мои горели. Я глотал книги по истории спецслужб, Конторы, секретных операций. И когда впервые попал сюда, в Роттердам, сразу пошел посмотреть на этот отель и на этот ресторан. Ты думаешь, я не знаю, что Судоплатов именно тут вручил коробку конфет этому… ну, бандеровцу!

— Коновальцу, — уточнил Лазарев. Он был приятно удивлен, не ожидая таких исторических познаний от Малыша. — Правда, вряд ли его можно назвать «бандеровцем», это Бандера был тогда скорее «коновальщиком». Или «коновалом»?

— Да один хрен!.. Когда я увидел, что ты меня зовешь именно сюда, я был уже уверен, что тебя из Москвы послали и мне коробочку «судоплатовских» конфеток вручить.

«Так вот зачем ему бронежилет!» — подумал Лазарев. Им обоим явно стало легче.