Аркадий Борман - Синее золото [Роман]

— Что будет, что будет, я должен запросить начальство, — замялся следователь.

— Запросите, тогда я, может быть, вам и скажу, где камень.

— Камень? — подскочил человек в куртке. — Вы действительно можете указать, где камень?

— Что с вами, — ехидно улыбнулась Таня, — вы же вчера мне сказали, что камень у вас? Но я вас понимаю, у вас свои приемы следствия. Я вам скажу, где камень, если вы меня освободите — это условие.

— Условие, ну, мы еще посмотрим, как-то вы нам будете ставить условия. Я вижу, вы до сих пор не понимаете, где вы находитесь. Смотрите, потом поздно будет, — сказал он, смотря куда-то через ее голову. И опять ушел не простившись. Таня слышала, как при выходе он бросил Хатиме:

— Скажите доктору, чтобы явился ко мне сегодня днем.

Тане вдруг стало жутко. Она вся похолодела и не могла удержать охватившую ее дрожь

Прошло почти десять дней, как Таня лежала в тюремной больнице, а Паркер все еще оставался в Отрадном.

Спокойный, уверенный, умеющий быстро разбираться в обстановке и находить решения, на этот раз он чувствовал себя совершенно потерянным.

Что ему было делать? Сперва он хотел броситься в тот город, где лежала Таня. Но что он будет там делать? Он вспомнил ее настойчивую инструкцию держаться подальше от ее дела.

Он чувствовал, что решительно ничего не понимает во взаимоотношениях русских. Это стало как-то особенно ясно после того, как Воронов ушел с лесными людьми.

У Паркера было достаточно внутренней дисциплины, чтобы без причины не нарушить категорическую просьбу Тани.

Что же тогда? Просто уехать в Европу с камнем в кармане, а ее оставить одну раненую среди врагов?

Нет, нет, это невозможно.

Он молча ходил в лабораторию, хотя там он давно закончил все дела. Паркер старался поменьше разговаривать с русскими химиками. Что он мог сказать, что мог спросить? Для него, открытого человека, привыкшего не скрывать свои мнения и идти прямым путем, были непонятны и немного неприятны эти русские, действующие какими-то странными путями — разве действительно надо друг друга обманывать, разве действительно не могут они сговориться между собой, — часто думал он.

С Хилидзе он, конечно, виделся каждый день, но благословлял судьбу, что его плохое знание русского языка позволяло ему мало говорить с ним и в разговорах обдумывать каждое слово, своею медленностью не вызывая подозрения собеседника.

В первые дни ему надо было делать исключительные усилия, чтобы переломить себя и в разговорах с Хилидзе говорить как раз обратное тому, что он думает и чувствует. Но он был сам удивлен, как с каждым днем для него становилось легче врать и притворяться. Казалось совсем естественным вместе с грузином возмущаться злодеяниями контрреволюционных бандитов и поддакивать ему, когда он клеймил Таню.

— Сегодня получил письмо от приятеля из центра, — как-то говорил ему Хилидзе, — пишут, что там очень заинтересованы тем камнем. Между начальством даже возникло разногласие. Одни считают, что она дороже камня, другие же не прочь были бы выменять ее на брильянт.

Они сидели рядом на скамейке перед домом. Паркер сосредоточенно чистил трубку прутиком, и Хилидзе внимательно наблюдал за его работой.

При последней фразе грузина пальцы Паркера разжались и трубка выскользнула из его рук. Он не наклонился за ней, а снял очки и стал усердно протирать их платком.

— Если химики дали мне точное описание камня, то думаю, что он стоит несколько сот тысяч фунтов. Неужели вы ее голову цените больше? — медленно, как бы подбирая слова, спросил Паркер, поднимая глаза на Хилидзе.

— Разве безопасность нашего союза определяется фунтами? Я бы лично ни за что не променял ее на камень. Такого врага в руках держим. Впрочем, это не мое дело, как начальство решит.

Никогда еще, кажется, Паркер так не волновался — судьба Тани в его руках. Ему трудно было не встать сразу и не уйти. Трудно было удержаться и не предложить Хилидзе сейчас же начать переговоры о выкупе Тани.

Он досидел положенное время, а потом пошел вниз к речке и дальше вдоль берега в лес.

Засунув руки в карманы своих фланелевых брюк, с трубкой во рту, он шел, совершенно не обращая внимания на окружающее. Прошло часа два, а он все еще шел вперед, только иногда останавливаясь, чтобы вновь набить трубку.

Он очнулся и как-то удивленно осмотрелся кругом только когда уже совсем стемнело. Тихо свистнул и быстро пошел назад.

Паркер никак не мог решить, что было ему делать. Взвешивал все новые возможности, потом отвергал их и ни на чем не мог остановиться.

Он понимал, что должен действовать почти вслепую, так как не знал ни лиц, ни условий.

На следующий день в лаборатории он не выдержал этой беспомощности одиночества и заговорил со старшим химиком.

— Они, кажется, были бы готовы променять ее на камень, — сказал Паркер, стараясь придать своему голосу безразличное выражение.

— Ну да, выманят у нее камень, а ее не отпустят, да может быть, она и не знает, где камень, — тоже как-то нехотя ответил химик, наклонясь к столу.

— Но это можно было бы так обставить, что камень они получили бы только после ее освобождения, — вырвалось у Паркера неожиданно для него самого.

Химик поднял на него глаза и англичанин заметил, как они напряженно прищурились под очками и как не то хитрый, не то радостный огонек блеснул в них.

— А вы-то как же это можете обставить? — лукаво спросил химик. Паркер стоял, прислонившись спиной к лабораторному столу. Он снял очки и быстро стал их протирать. Химик заметил, как дрожат его длинные пальцы.

Своими близорукими глазами Паркер бросил на собеседника доверчивый и растерянный взгляд и отошел к окну, ничего не сказав. Он слишком волновался, чтобы говорить.

— Коллега, за двадцать лет мы, русские люди, научились много понимать без слов и видеть то, что не видно — ласково похлопывая Паркера по плечу, сказал химик. — Я понял, мне не нужно от вас подробностей. У нас здесь правило — даже близким друзьям рассказывай самое необходимое. Но послушайте моего совета — сперва освобождение и выезд за границу, а потом передача камня. Иначе, кто бы в этом ни принимал участие, и камень пропадет и она не будет освобождена.

Он отошел к своему столу и начал хлопотать у каких-то реторт. Больше в лаборатории они об этом не говорили.

— Меркантильные интересы победили, они все там идиоты, — говорил Хилидзе Паркеру через несколько дней. — Готовы ее променять на камень. Но она-то сама как будто упрямится. Не хочет, не надо. Мы и так найдем способы от нее все узнать. Это нетрудно.

Паркер взглянул на Хилидзе. Ему представилась раненая Таня, из которой какие-то чужие люди вытягивают, что им надо, и почти сразу принял решение.