Борис Соколов - Абхазская повесть. (Художник С. Бродский)

- Смотрите! Он учит тамаду, как надо вести стол! - обиделся толстяк. - Но раз сказал верно - прощаю! Выпьем за дружбу, за хороших людей!

- Пьют и забыли позвать земляка, изнывающего от жажды в этот морозный день! - заглянув в дверь, промолвил высокий человек с умными 5 смеющимися глазами.

- О, Одиссей! Заходи, заходи! - Майсурадзе протянул гостю свой стакан и представил:

- Наш историк и композитор Одиссей Константиниди. Садись, садись, дорогой, гостем будешь. Слушаться будешь - пьяным будешь, - шаржированно акцентируя, пообещал он.

Не успели выпить по стакану, как Майсурадзе уже налил еще. Елена Николаевна отказалась, но все запротестовали. Она пригубила и поставила стакан на столик.

Беседа, до этого принужденная и натянутая, оживилась. Раскрасневшийся Майсурадзе, обратясь к старухе, рассказывал о своей поездке. Говорил он громко, и Елена Николаевна чувствовала, что все это - для нее. Перемежая впечатления о Москве, Майсурадзе сказал, что работает в Сухуме старшим инспектором Абхазского табаководческого союза. В Москве был с группой работников Тифлиса в служебной командировке. Товарищи по окончании совещания уехали, а он задержался по личным делам, встретил вот Александра Семеновича и теперь едет домой.

- Трубокуров разводишь? - заметила старуха, отрываясь от своей кружки.

- Это для бога, мамаша, бог фимиам любит, - примирительмо сказал Жирухин.

Продолжая рассказ, Майсурадзе посматривал на Русанову маслеными глазами. Она извинилась и вышла из купе. У соседнего окна шушукалась какая-то парочка. Толстяк в пижаме читал газету. Еще дальше стоял высокий молодой человек, куривший ночью, когда она ходила в вагон-ресторан. По-прежнему перед глазами тянулись холодные поля с утопавшими в снегах крышами. Темнели протоптанные дорожки, уходившие к журавлям колодцев. На редких, открытых ветрам холмах темнели плешины озябшей земли. Черным пятном шевелилась на снегу большая галочья стая. Мелькнула у шлагбаума одинокая машина.

- Скорей бы приехать, - думала Русанова, - узнать, что с ним, увидеть, взглянуть в глаза, сказать: все, что случилось - ошибка, и нужен ей только он. А вдруг Федор умер? Нет, нет! Он жив! А если калека? - она прильнула к стеклу. - Пусть калека! Пусть!..

- Вы в Сочи? - услышала она сзади вкрадчивый голос. Он сразу вернул Елену Николаевну к действительности. Она обернулась и увидела Майсурадзе.

- Нет, в Сухум! - холодно ответила она и отодвинулась. Но он не заметил или не хотел заметить ее сдержанности.

- Отдыхать?

- Нет, по делу! - сказала она уже резче. Неужели он не понимал ее состояния!

- По делу? - удивленно переспросил он. - Вы раньше бывали на юге?

- Нет, в первый раз. - Она повернулась к нему спиной.

- Тогда надо выпить. При переходе экватора новичков купают в океане, у нас - в вине.

Она почувствовала на затылке его горячее дыхание. Его руки обняли ее. Она обернулась. Хотела ударить по багрово-красному потному лицу, но удержалась.

- Оставьте меня! Вы пьяны, как вам не стыдно!

- Вы меня не поняли, - пятясь к двери, пробормотал Майсурадзе, оглянулся по сторонам и юркнул в купе.

Брезгливое чувство охватило ее, сердце сжалось от обиды. Хотелось, как в детстве, забиться в темный угол и плакать.

- Едете на юг, а хандрите! - сказал кто-то. Теперь она решила: если пристанут - ударит. Обернулась.

Закуривая папиросу, в дверях стоял Сергей Яковлевич. Из-за его спины высовывался Константиниди.

Взволнованная и оскорбленная, она молчала.

- Запомните этот снег, завтра Вы его не увидите. Будет солнце, зелень, цветы и будет море, - сказал Константиниди и подошел к окну: - Вы никогда не видели моря?

- Нет, только на картинах, - ответила она, успокаиваясь.

- Ну, это не то! - вмешался Обловацкий. - Когда я впервые увидел море, мне хотелось кричать от восторга. Да и теперь, каждый раз встречаясь с ним, я волнуюсь.

- У меня нет этого чувства. Я помню море, должно быть, с того момента, когда мать впервые вынесла меня из дому. Оно вошло в меня раз и навсегда, как воздух и солнце, - медленно, точно обдумывая, говорил Константиниди. - Подождите, увидите сами и загоритесь, - пообещал он уверенно.

- А Вы сухумец? - поинтересовалась Елена Николаевна.

Константиниди кивнул головой.

- И историк и музыкант?

- …и мореплаватель и плотник, - проскандировал Обловацкий.

Константиниди застенчиво пожал плечами:

- Я музыкант по профессии, а историк по влечению сердца. И то - интересуюсь историей только своей маленькой республики.

Он производил приятное впечатление скромной манерой держаться.

- Раскажите о Сухуме, - попросила Елена Николаевна.

- С удовольствием, но что Вас интересует?

- Все о городе, природе, - она поправила сползшую на лоб прядь волос. - Ну, словом, все, что может интересовать такого дилетанта, как я.

- Хорошо! Но говоря о городе с точки зрения удобств местных гостиниц, пляжа и базарных цен, я вряд ли удовлетворю Вас. Хотите, я расскажу Вам историю Абхазии. Поверьте, это куда интересней.

- Согласна!

- Пойдемте в купе, там удобнее, - предложил Обловацкий.

- Нет, нет, только не туда, - вспомнив о Майсурадзе и Жирухине, запротестовала Елена Николаевна.

- Поэты древней Эллады за тысячи лет до нашей эры воспели аргонавтов Язона, - начал Константиниди. - В поисках «золотого руна» на корабле «Арго» они достигли берегов легендарной Колхиды. Классики древних сделали эту страну и дочь ее - Абхазию жилищем мифической богини Эос. Здесь жили и лучезарный Гелиос, златокудрая Цирцея и злая волшебница Медея, жестоко отомстившая Язону за неверность.

Красивая сказка? Легенда, пришедшая к нам из далекого прошлого? Но за легендой потянулись люди.

На побережье цвели богатые греческие колонии. Расторопные купцы из Милета везли сюда ткани и медь. В обмен на это на запад уходили лес, пушнина, вино, мед и фрукты. Тяжелой пятой победителя прошли по этой узкой прибрежной полосе легионы Великого Рима, тесня хозяев - горцев в их орлиные гнезда. На разукрашенных судах сюда спешили патриции в свои поместья. Но шло время, и на смену ослабевшему Риму пришел другой хищник - Византия. В одном ряду с вооруженными когортами колонизаторов шли христианские проповедники, мечом и крестом подчинявшие непокорных.

- Вы рассказываете, как хорошая книга, - заметил Обловацлий.

Константиниди не улыбнулся. Он, видимо, сел на своего конька. Елена Николаевна не шелохнулась.

- Много лилось крови в этом благословенном краю. Персы, потом опять римляне, потом арабы. И каждый завоеватель строил крепости, замки и храмы, много храмов. - Он усмехнулся. - А лес и пушнина, все, что в изобилии давала эта земля, шло за море. Восстания не утихали и, наконец, дали свои плоды: абхазцы объединились с западногрузинскими племенами. Но не долго существовало Абхазско-Имеретинское государство, Вражда и жадность феодалов привели его к распаду. И снова Абхазия, раздробленная на мелкие владения, осталась в одиночестве. Ее владетельный князь Чачба не смог объединить враждующих князей - тавадов. И снова на побережье появились иноземцы - разведчики богатой Генуи. Меняются названия селений и городов. Растут города и крепости… и храмы.