Андрей Ветер - ЛУЧШИЕ ГОДЫ ЖИЗНИ

Трынчев кисло улыбнулся:

– Не люблю журналистику. Скользких людей она собирает под своей крышей. Похуже политиков. Ха-ха! Что ж, надеюсь, мы с вами проведём время в приятной беседе, – сказал он и предложил нам бокалы с вином. – В обществе господина Полётова было бы просто грешно не поговорить о литературе… Скажите, Юрий, вы упомянули о двух новых книгах.

– Да, контракт с издательством уже у меня на руках.

– Как вам удаётся так быстро работать? – удивился Болеслав.

– Трудно объяснить. Да я и сам не понимаю. Видите ли, когда я сажусь работать, во мне словно включается какой-то механизм. Я не знаю, что это за механизм, но если я сосредоточусь на книге, то пишу почти автоматически, не останавливаясь. Иногда до изнеможения.

– Вам кто-то надиктовывает? Есть такие авторы, которые слышат голоса.

– Никаких голосов я не слышу. Поэтому и говорю, что не понимаю, как это происходит. Не в любую же минуту я могу сесть и начать писать. Надо, чтобы внутри меня вызрел плод… Кстати, сейчас издатели меня торопят, и я начинаю немного халтурить, чересчур поспешаю. Идей много, хочется поделиться с читателем сразу всеми книгами, которые я мечтаю сделать. Настоящей гонки, конечно, ещё нет, но я чувствую, что уже приближаюсь к допустимой грани…

Павел внимательно слушал наши рассуждения о творчестве и с особенным интересом следил за разговором о моих книгах.

– Знаешь, – сказал он мне позже, – а ведь это просто невероятно.

– Что именно?

– Из-за твоих книг Трынчев с готовностью пошёл на контакт. А ведь если бы не это… В моей практике никогда не было такого точного попадания. Он просто влюблён в твои книги. Не думал, что можно подцепить человека таким образом.

– Это редкая случайность.

– Чёрт возьми! – Павел хлопнул себя по колену и сокрушённо покачал головой.

– Ты что?

– А я не читал, – ухмыльнулся он. – Признаться, мне даже в голову не приходило купить твои книги. Хотя бы одну, хотя бы из любопытства. О тебе ведь говорят как о модном авторе.

Я лишь пожал плечами в ответ. Тут нечего было сказать. Я знал, что мало кто из моих коллег считал меня настоящим писателем. Все воспринимали эту сторону моей жизни как баловство. Одни коллекционируют марки, другие собирают оловянных солдатиков, третьи рисуют дружеские шаржи. Мою литературную деятельность относили к такому же чудачеству, в котором я, по их мнению, просто находил отдушину.

– Как только приедем в Москву, сразу смотаюсь в книжный, – добавил Павел.

***

Через две недели Трынчев ждал нас в своём доме в Кордове.

Я поехал туда через Барселону, чтобы повидаться с Моникой. Город встретил меня ясной погодой и показался мне на редкость уютным и родным. Монику я встретил возле университета. Она вышла в окружении подруг, живо обсуждая что-то. Весь облик её источал необычайную свежесть и жизнерадостность, и меня пронзило острое желание обладать ею.

– Привет! – сказал я.

Она долго молчала, разглядывая меня, затем медленно проговорила:

– Ты исчез. Ничего не сообщил о себе. Я не знала, что думать, – солнце било ей в глаза, она щурилась.

– Прости. Я виноват.

– Ты уехал, не предупредив. Тебя не было более полугода.

– Так случилось. Знаю, что виноват… Были большие проблемы со здоровьем моей жены, – последнее слово далось мне нелегко.

– Значит, всё-таки жена… Другая женщина… Я была права, в самый первый раз, когда ты пришёл ко мне домой. Помнишь?… Но вот ты всё-таки опять здесь… Передо мной…

– Ты злишься на меня?

– Нет. Я же люблю тебя… Но ты исчез… Ты такой… Я должна была понять это сразу. Ты же сам говорил, что однажды уедешь… Мне надо научиться жить без тебя. На самом деле это не трудно, надо только захотеть.

– Надо, – согласился я и обнял Монику. – Я приехал на несколько дней. Меня пригласил погостить один бизнесмен. Потом я опять уеду в Москву. Думаю, что надолго. Очень надолго… Как твои дела?

– Учусь…

Она прижалась ко мне, овеяв знакомым запахом волос.

– Хочешь поехать со мной? – спросил я.

– Куда?

– В Кордову.

– Никогда не бывала там… Я поеду… Пусть это будет наше прощание…

Она положила руки мне на плечи и поцеловала в губы.

– Если ждать больше нечего, то пусть останется что-то на память. Теперь-то я знаю наверняка, что это наши последние дни вместе. По крайней мере, буду смотреть на это именно так… Я поеду…

Наутро мы уже сидели в автомобиле, взятом на прокат, и мчались по широкому шоссе на юг. Павла Костякова мы подхватили по дороге.

– А кто тот человек? – спросила Моника про Трынчева.

– Болеслав? Крупный промышленник, а теперь ещё и политик.

– Странное у него имя.

– Славянское. Но душой он скорее мусульманин. Любопытная личность. Тебе будет интересно познакомиться с ним. Правда, у него есть жена.

– Какое мне до этого дело? Или ты сватать везёшь меня? Ты всё время знакомил меня с какими-то важными людьми. У тебя это вроде болезни. Зачем? Ты думал, что я стану через их постель в университет поступать? Нет, я сама смогла! Сама! И не нужны мне твои покровители. Плевать мне на них.

– Не отказывайся, Моника. Пусть будут и такие знакомства. Никто не знает, как повернётся жизнь…

Дом у Болеслава оказался просторный и похожий на дворец, хотя снаружи смотрелся простеньким трёхэтажным сооружением, с отштукатуренными на испанский манер стенами, привычной красной черепицей, озеленёнными двориком. Оказывается, я видел его в мой прошлый приезд в Кордову, прогуливался возле его ворот, но не обратил на него внимания и уж, конечно, не подозревал, что там обитал объект моей будущей разработки. Дом Болеслава Трынчева затерялся в узеньких переулках, минутах в пяти от знаменитой кордовской мечети, перестроенной, как и все мусульманские храмы, в католический собор.

– Я часто хожу туда, – сказал Болеслав. – Не для молитвы, нет. Просто там думается иначе.

– Да, там удивительно, – согласился я, – почти сказочно. Особенно та часть, с арабскими колоннами и полосатыми арками. Просто пространство из другого измерения. У меня там дух захватывает.

– До сих пор удивляюсь, как это христиане не уничтожили всё до основания. Впрочем, там ведь сохранились даже римские колонны от святилища, которое стояло ещё в античные времена. Получается, что здесь что-то свыше, а не человеческая прихоть или преклонение перед красотой. Арабы оставили кое-что от римлян, католики – кое-что от мусульман… Интересно, что оставят новые мусульмане от нынешнего христианского храма?

– О чём вы говорите, Болеслав? О каких новых мусульманах?

– Когда-то Кордова была столицей халифата, здесь был центр искусств и наук. Пришло время этому городу снова возвыситься и занять достойное в арабском мире.