Александр Авдеенко - Над Тиссой (из пограничной хроники)

…Майор Зубавин поднялся из-за стола и, раскинув руки, пошёл навстречу Василию Гойде.

— А, «Дудошник»! (Это была партизанская кличка Гойды.) Здорово, Василий. Ты что же так долго не показываешься? Месяца три не виделись. Зазнался, что ли?

— Как не зазнаться, Евгений Николаевич! — улыбнулся Гойда. — Механик!… Третью неделю самостоятельно таскаю поезда в Карпаты и за границу.

— Слыхал, слыхал. Поздравляю. Садись и рассказывай, как живёшь.

— В другой раз, Евгений Николаевич, расскажу, а сейчас…

Расстегнув шинель, Гойда достал из-под полы чуть привянувший, распространяющий острый аромат увядания букет сирени с приколотой к нему орденской ленточкой. Потом в его руках появилась толстая тетрадь в клеёнчатой обложке.

— Дружок у меня появился, Евгений Николаевич. Рубаха-парень. Гвардеец. Орденов — на десятерых. Весёлый. Песенный. Девчата на него засматриваются, а я… Подозрительный он тип. Конечно, может быть, я ошибаюсь… Вот, посмотрите.

Гойда положил на стол букет сирени и развернул тетрадь на той странице, где подробно рассказывалось, как, когда и при каких обстоятельствах впервые встретился с Иваном Белограем.

Майор Зубавин молча, ни разу не взглянув на Гойду, прочитал его записки. Васыль не сводил глаз с лица Зубавина, стараясь угадать, ошибся он или не ошибся. Но прочитана уже последняя страница, а лицо Зубавина попрежнему невозмутимо спокойно.

— Ну? — наконец, не выдержав тягостного молчания майора, спросил Гойда.

Зубавин не ответил. Выдвинув ящик письменного стола, он достал лупу, тщательно протёр её замшей и склонился над букетом. Не найдя ничего достойного внимания в ветках сирени, он отодвинул их и стал пристально изучать орденскую ленточку.

— Я так и думал! — воскликнул он и посмотрел на Гойду добрыми и благодарными глазами. — Молодец, Вася!

— Что, Евгений Николаевич?

— Сейчас всё выясним. Потерпи.

Он достал из сейфа флакон с какой-то прозрачной жидкостью, налил ее в стакан и окунул ленточку.

— Почта! Шифрованная! — объявил он, рассматривая через лупу цифры, искусно нанесённые на ткань.

Зубавин позвонил. Вошёл пожилой человек с погонами капитана. Зубавин бережно, пинцетом взял ленточку, завернул её в лист чистой бумаги.

— Срочно расшифруйте.

Капитан сдержанно кивнул седеющей головой, молча вышел.

— Значит, твой дружок больше всего интересовался тоннелями и железнодорожными мостами? — поворачиваясь к Гойде, спросил Зубавин. — Зачем же ему это надо, как ты думаешь?

— Думаю, пока присматривает, что и как. Выбирает подходящие позиции и помощников. Дудки! Ни одного не найдёт.

— А этот… путевой обходчик, Певчук?

— Просчитался и с этим. Вернёт Тарас Кузьмич деньги, вот увидите. Или вам доставит. Головой за него ручаюсь.

— Есть чем поручиться! — Зубавин потрепал тугие пшеничные кудри механика. — Спасибо, Василий Иванович. Умница. Каким был, таким и остался.

В один из обыкновенных рабочих дней майор Зубавин подъехал к яворскому депо в сопровождении Грончака. Не привлекая к себе внимания, они прошли в кабинет начальника депо.

Из окна кабинета хорошо были видны все канавы, на которых ремонтировались паровозы. На первой канаве работал слесарь Белограй. В синей спецовке, белокурый и весёлый, беспечно насвистывая, он сидел на крыше паровозной будки, монтировал сияющий медью сигнал. Зубавин не мог оторвать от него взгляда. Кажется, всё ясно, а он всё смотрел и смотрел, как бы разгадывая ещё какую-то тайну лазутчика.

Долго и через сложные препятствия пробивался Зубавин к этому белокурому песиголовцу.

С гибелью Дзюбы и исчезновением шофёра Скибана была потеряна нить, ведущая к главному нарушителю. Все поиски надо было начинать сначала, от истоков событий.

Зубавин решил установить личность каждого, кто прибыл в Явор после того дня, когда была нарушена граница. Людей набралось порядочно. Зубавина в первую очередь заинтересовали семь человек, те, кто определились на работу в депо и на станцию: два паровозных слесаря, кочегар, стрелочник, составитель, телеграфист и официант вокзального ресторана. Вот среди этих людей, под маской советского человека, возможно, и скрывается шеф Карела Грончака. Конечно, эти предположения могли оказаться ошибочными. Зубавин был готов к неожиданности. Тот факт, что шеф Грончака должен был действовать на железной дороге, не означал ещё, что он обязательно будет служить здесь же. Он мог устроиться и в городе, работать парикмахером, счетоводом, продавцом.

Враг был опытен и осторожен — он не попался в ловушку, не пришёл в больницу, к своему подручному.

Из семи человек, на которых Зубавин пока сосредоточил своё внимание, ничем не выделялся паровозный слесарь, демобилизованный старшина Иван Фёдорович Белограй. Документы его были в полном порядке. Убедительными казались и мотивы, по которым он приехал в Явор. Работал Белограй не хуже всякого другого слесаря, с усердием и умело.

Было установлено, что Белограя рекомендовал на работу в депо военком Пирожниченко как своего фронтового друга. Зубавин направился к военкому, чтобы проверить своё впечатление о Белограе и оставить его в покое. Но майор Пирожниченко ничего не подтвердил, наоборот, он посеял в душе Зубавина сомнение. Оказывается, они вовсе не были фронтовыми друзьями. Даже не встречались до Явора. Почему же военком рекомендовал Белограя? Пирожниченко не смутился: а почему и не порекомендовать, если понравился человек? Ведь он заслуженный фронтовик, геройски отличился в боях за освобождение Закарпатья.

Зубавин терпеливо продолжал наблюдение за депо и станцией. Слесаря Белограя изучал особо. Он знал, что враг так или иначе, рано или поздно, должен попытаться связаться со своими сообщниками, и ждал этой попытки.

И вот — умные догадки пограничника Смолярчука, берлинские письма к Терезии Ивана Белограя и несколько веток сирени, к которым приколота орденская ленточка с прочитанной шифровкой.

Смолярчук оказался прав. Положив рядом письма, присланные Терезии из Берлина, и личное заявление демобилизованного старшины Ивана Белограя с просьбой, обращённой к начальнику депо, о принятии на работу, Зубавин без труда увидел существенную разницу почерков. Своё впечатление он проверил специальной экспертизой и свидетельством Терезии Симак.

Вызвав девушку к себе для второй беседы, Зубавин показал ей заявление лже-Белограя и спросил:

— Знакомый почерк? Белограевский?

Она покачала головой и заплакала.

Не ошибся и Василий Гойда, придя к Зубавину. Орденская ленточка с шифрованным посланием, описание воскресного путешествия по Закарпатью на «Победе» и деньги, «подаренные» путевому обходчику Певчуку, тоже приобщены к делу как весьма существенные доказательства деятельности и замыслов «пятого» нарушителя.