Лен Дейтон - Секретное досье

В прилагавшейся коробке лежали двадцать пять боевых патронов, два запасных патронника (смазанные, чтобы крепко держать патроны) и кобура с вырезом. Входил в нее разве что ствол, и она была снабжена маленькой пружинной защелкой для жесткости. Я закрепил ремень кобуры на плече. Она села как влитая. Я покрасовался перед зеркалом, как в знаменитом вестерне «Караван фургонов», потом допил холодный кофе. Приказы поступят довольно скоро: приказы в последний раз попытаться захватить биохимика Ворона, прежде чем он окажется вне пределов досягаемости.

Дорога от Бейрута в глубь страны петляет среди гор; маленькие деревни из песчаника сбиваются в плотные группки вокруг оливковых деревьев. Красная земля сменяется камнями, а далеко внизу, на севере, лежит залив святого Георгия, где змий получил по заслугам, давным-давно это было. Здесь же, наверху, где снег лежит около шести месяцев в году, земля усеяна мелкими альпийскими цветами и желтой баптизией красильной, кое-где растет дикий лакричник. Как только перевалишь через вершины, дорога резко идет вниз, и маршрут пролегает по долине до пересечения со следующей горной цепью — Антиливаном, за которой на протяжении 500 миль, до самой Персии, нет ничего, кроме песка. Однако гораздо ближе этого, как раз вдоль дороги, находится Сирия.

Во многих местах шоссе срезает углы, и выступы гор висят почти над дорогой. В одном известном мне месте взрослый человек может, если будет вести себя очень тихо, угнездиться между двумя фрагментами скалы. Если с этой позиции он посмотрит на восток, то увидит дорогу более чем на сто ярдов; если посмотрит в сторону Бейрута, то увидит даже дальше — примерно на три сотни ярдов, и более того, с помощью бинокля ночного видения ему удастся наблюдать за дорогой, пересекающей горы. Если у него есть друзья, сидящие по обе стороны вверх по дороге, и маленький передатчик, он может переговариваться с ними. Однако ему не следует поступать так опрометчиво, а вдруг полицейское радио случайно засечет разговор. Приблизительно к 3.30 утра человек в этой позиции пересчитает все звезды, почти свалится со скалы, пытаясь ослабить боль в спине, а в глазах, при взгляде в бинокль ночного видения, у него будет двоиться. Металл передатчика до боли нахолодит ладонь и ухо, и мужчина начнет составлять список друзей, готовых помочь ему подыскать какую-нибудь другую работу, и я не стану его винить. Было 3.32 утра, когда я увидел на горной дороге приближающиеся огни автомобиля. В ночной бинокль я рассмотрел, что он широкий и катится, как американская машина. Я включил свою рацию и заметил движение выше на дороге, когда радист на том конце вызвал Долби.

— Один автомобиль, около тысячи ярдов. Других машин нет. Прием.

Долби заворчал.

Я по-военному высчитывал дистанцию, пока наконец подо мной не проплыл большой серый «понтиак», передние фары шарили по мягким обочинам дороги. Лучи прошли высоко над головой Долби. Я представил его, скорчившегося там, абсолютно неподвижного. В подобных ситуациях Долби отпускает поводья и отдается на волю своего подсознания; ему не требовалось думать — он был прирожденный хулиган. Автомобиль снизил скорость, как и следовало по расчетам Долби, и когда приблизился к нему, мой шеф выпрямился, встал в позу дискобола, прицелился — затем швырнул свой сверток неприятностей. Это была липкая бомба размером с две жестянки супа, сложенные дном ко дну. При ударе ее очень маленький заряд взрывчатого вещества выбрасывает разновидность напалма. Сгоревшие вместе с их содержимым автомобили не вызывают у полицейских такого беспокойства, как взорванные и расстрелянные. Заряд сработал. Долби почти плашмя упал на землю, несколько пылающих кусков ужаса едва не попали в него, но в основном они поразили радиатор и шины. Автомобиль движения не замедлил, и теперь Долби поднялся и бежал позади него. Наискосок — поперек дороги — мы поставили старую машину из Бейрута; человек за рулем нашей цели погиб, должно быть, от первого же взрыва, потому что вообще не сделал попытки обойти старую «симку» сбоку, но просто воткнулся в нее и протащил футов восемь. К этому времени Долби уже поравнялся с ними. Он открыл дверцу, и я услышал пистолетные выстрелы, когда он вслепую залез на заднее сиденье. Мой передатчик щелкнул, когда кто-то подключился к нему и с ужасом в голосе, забыв о соблюдении процедуры, спросил:

— Что вы делаете, что вы делаете?

На долю секунды я подумал, что он спрашивает Долби; затем я это увидел.

Подо мной на дороге находился еще один автомобиль. Может, он все время шел следом с потушенными фарами, а возможно, спустился по дороге из другой долины — из Баальбека или Хомса. Я посмотрел на этот отрезок дороги, где теперь было светло как днем; на фигуры, застывшие, как на фото, в интенсивном свете белого жаркого пламени. Я видел радиста Долби из посольства, который, в ошеломлении повернув ко мне белое лошадиное лицо, стоял, похожий в своем анораке на вожатого отряда скаутов на отдыхе. Под открытой дверцей видны были ноги Долби, и я заметил, что Саймон стоял позади него, а не бежал на другую сторону машины на подмогу. В эту самую секунду мне ужасно захотелось, чтобы этот долг выполнил кто-нибудь другой. Кто-нибудь другой, кого можно будет обвинить, и тут маленький «нэш» развернулся и, ревя мотором, помчался прочь. Но это я позволил ему подойти незамеченным, я вызвался сидеть в дозоре, чтобы не делать того, что делал Долби, — лежал на животе на раскаленном докрасна бензобаке среди людей, не имевших причин испытывать к нему дружеских чувств. Поэтому я сделал то, что должен был сделать. Сделал это быстро и наблюдать не стал. Мне хватило одной липкой бомбы — у него была непрочная крыша.

К тому времени, когда я сполз вниз, Саймон вывел машину Долби на дорогу. Сзади сидел радист, охраняя нашего единственного пленника — приятного биржевого маклера, чью фотографию имели при себе и Толстяк, и я. Человека, которого я видел лежавшим без сознания на игорном столе. Долби ушел посмотреть на «нэша», пока я блевал, стараясь, чтобы этого не заметили. Над дорогой висел тяжелый запах, хуже даже, чем от сгоревшего танка. Этот запах был особенным, запахом зла, и мои легкие были переполнены им. Два выгоревших изнутри автомобиля все еще мерцали и выбрасывали языки пламени, когда что-нибудь стекало на красный светящийся металл. Мы все сняли наши комбинезоны и бросили их в огонь. Саймон должен был убедиться, что они обгорели до неузнаваемости. Помню, я подумал, расплавятся ли «молнии», но промолчал.

Небо начало светлеть на востоке, и тишина стала хрупкой, как бывает, когда ночь сменяется рассветом. Холмы тоже посветлели, и мне показалось, что кое-где я различаю козу. Скоро проснутся деревни на земле, по которой ходил апостол Павел, и днем мужчины будут доить коз там, где ночью мы убивали.