Джейк Саймонс - С чистого листа

— Эй, привет? — сказала Галь. — Здесь наши пути расходятся?

— Ты говорила, что твои родители уехали в Израиль, верно?

— Да-а, — протянула Галь.

— Тогда поедем к тебе. Посмотрим кино или еще что-нибудь.

Галь замерла, потом улыбнулась, потом рассмеялась и завела мотор.

— Все вы, военные, одинаковые, — бросила она. — Мне это нравится.

Она включила музыку погромче.

— Выпьешь?

— Что у тебя есть?

— Папа всегда держит в холодильнике пиво. А в шкафу есть вино, виски, джин…

— Баночка пива из папиных запасов отлично подойдет.

— Хорошо. Тебе желтое или коричневое?

— Чего?

— Они тут двух цветов.

— A-а. Которое побольше. Желтое.

Дом, расположенный на окраине Голдерс-Грин, оказался именно таким, как ожидал Юзи, — большим, удобным, обжитым. Раскидистый, заросший по периметру сад, телевизор с непомерной диагональю перед насиженным диваном; холодильник — полная чаша, недочитанные журналы, записки-напоминания на зеркалах, стопки бумаг и книг. Преодолев несколько пролетов лестницы, Юзи вышел следом за Галь на чердачный этаж, где пахло новыми коврами и было светло от лившихся в мансардное окно солнечных лучей. Пока они поднимались по ступенькам, его лицо было на уровне ее бедер.

— У тебя здорово получается, — сказала Галь, когда он скручивал косяк. — Прямо профессионал.

— Регулярные тренировки не проходят даром, — сказал он и подкурил.

Галь открыла мансардное окно и, поскольку на улице начинало темнеть, зажгла настольную лампу. Зазвонил телефон, но она его отключила. Потом поставила музыку и легла на кровать, на бок. Юзи последовал ее примеру; их ноги соприкасались. Он пускал кольца дыма к потолку.

— Так тебе семнадцать, — проговорил он.

— А тебе сколько?

— Чуть больше.

— Настолько больше, что ты мне в отцы годишься?

— Разве что в молодые отцы.

— Жена?

— Будь она у меня, разве бы я пришел сюда?

— Брось, Даниил. Я не тупая.

— Жены нет. По крайней мере, тебе не стоит об этом волноваться.

Они сделали по затяжке.

— По-моему, это здорово, — сказала Галь, нарушая приятное молчание.

— Что именно?

— Я вижу, ты страдаешь, Даниил. Вижу, ты через многое прошел. Знаешь, это жертва. Ты пожертвовал частью себя ради своей страны. Твоя боль — дар твоему народу. Это здорово. Правда. Это героизм.

— Ты ничего обо мне не знаешь.

— А мне и не надо. На таких людях, как ты, взваливающих на плечи почти непосильную ношу, держится наша земля. Могу поспорить, что многие твои друзья отдали жизни, но ты и сейчас продолжаешь отдавать. Ты отдаешь себя родине, отдаешь через «не могу». Такие, как ты, — настоящие герои, неприметные герои нашего народа.

Юзи попробовал рассмеяться, но смех застрял в горле. Он посмотрел на девушку, на ее свободное от морщинок лицо, на ясные глаза, жадно заглядывающие в его глаза, на губы, созданные для того, чтобы улыбаться вечно. Она казалась ненастоящей. Она затянулась косяком, и тонкие ниточки дыма очертили контуры ее лица. Юзи пришло на ум слово. Но оно тут же улетучилось, не оставив следа. Он встал с кровати.

В ванной Юзи выглянул из окна и посмотрел на небо. Оно было темным и беззвездным, а город мерцал оранжевыми огнями уличных фонарей. Конечно, он был женат, по меньшей мере формально. Холостяк не мог стать «катса». Одна из самых вопиющих ироний Бюро: секс в этой организации был свободным и необузданным. Секретари, «катса», жены «катса», агенты, техники, переводчики, специалисты прослушки. Сексуальные связи тянулись нитями паутины от одного к другому, от трофея к трофею. Но, если ты состоял в браке, в этом не видели ничего предосудительного. Если ты состоял в браке, тебя сложнее было подкупить. Такова была официальная линия.

Юзи вытащил «глок» — теперь он повсюду носил его с собой — и прицелился в дверь ванной. Он представил, как убивает девушку, спокойно входит в комнату и стреляет в нее, как учили, шесть раз в корпус и последний в висок. Он в точности знал, как бы действовал дальше, как обработал бы место преступления, уничтожил отпечатки пальцев, быстро и незаметно скрылся, не попался на глаза свидетелям, избежал разоблачения и поимки. Это ничего — практически ничего бы ему не стоило. Это было бы просто.

— Юзи.

— Опять ты.

— Это опасно, Юзи. Ты теряешь хватку.

— Возможно. Но голос в голове мне не помогает.

— Ты выше этого.

— Выше чего?

— Оставайся сосредоточенным. Помни, кто ты.

Юзи открыл «глок» и высыпал все пули в руку. Потом положил их в карман пиджака — он до сих пор носил пиджак — и снова спрятал пистолет. «Странно, — подумал он. — Странно, как человек меняется под кайфом».

Юзи вышел из ванной и увидел Галь. Она сидела на другом конце кровати, спиной к нему, сгорбившись над компьютером. Фейсбук. Ее шея — что-то в ее шее. Такая хрупкая. Внезапно Юзи показалось, будто в центре его груди открылась дыра, и его захлестнула нежность к девушке, из него полилась любовь. Скорее всего, Галь была лишь немного старше Ноама; его сына Ноама, Ноама, которого он вряд ли когда-нибудь сможет узнать. Юзи тихо подошел к ней сзади и протянул руку. Ладонь зависла прямо над ее плечом. Прошла секунда, две секунды, три, четыре, и Юзи убрал руку. Он тяжело опустился на кровать, и Галь вскрикнула от неожиданности.

— Черт, ты меня напугал, Даниил.

— Что я здесь делаю?

— Что?

— Какого хрена я здесь делаю? Что я делаю?

— Не парься.

Она закончила то, чем занималась, придвинулась к Юзи и обняла его рукой за плечи.

— Говорю же, ты страдаешь. Я видела такое раньше. Ты несешь бремя. Плюс ты обкурился.

Галь обхватила ладонями его мозолистые руки и принялась целовать их, медленно, каждый палец, каждый сустав, один за другим. Юзи смотрел на нее, на эту девушку, этого ребенка, целующего ему руки. Он смотрел на нее и не знал, что чувствовать.

Зазвонил его телефон. Он убрал руку и нажал «ответить». Галь отстранилась и подкурила сигарету.

— Алло? — проговорил Юзи, выходя из комнаты.

— Томми?

— Скрипун? Это ты?

— Томми, послушай.

— Говори громче, я тебя почти не слышу.

— В твоей квартире какие-то люди. Я их слышу.

— Что? Какие люди?

Связь оборвалась.

Юзи остановил такси в двух кварталах от дома и вышел в липкий холод осенней ночи. Обычной ночи, ничем не отличавшейся от других ночей. По улицам с ворчанием пробирались автобусы, остановки пестрели рисунками граффити, захмелевшие люди петляли по тротуарам. Юзи подходил к квартире пешком, осторожно, держась в тени. Снаружи все выглядело как обычно. Свет нигде не горел, признаков чужого вмешательства не было. Юзи опять набрал Скрипуна, и опять ему никто не ответил. Он пощелкал суставами пальцев и зажал губами незажженную сигарету. Все его чувства обострились до предела.