Михаил Любимов - И ад следовал за ним: Выстрел

…Наступила пора выходить на сцену. Сейчас бы великого Вагнера под его собственным дирижерством, прямо в имении в Байрейте, на зеленом лугу, Зигфрид запевает, валькирии подхватывают, публика рыдает вместе с Лорелеей.

— Какие люди! — И я распахнул объятия навстречу гостям.

От него чуть подванивало чем-то из садов «Диора», но, к счастью, не «Шипром», к которому он был привязан всей своей тонтон-макутовской душой (об изысканных «Yatagan» и «Kouros» он, наверное, даже не слышал). Долю секунды я колебался: целоваться ли или обойтись похлопываниями и поглаживаниями по спине, словно в поиске забравшихся под рубашку клопов. Не обошлись. Получилось довольно мерзкое касание щеками, осторожное, вкрадчивое, трусоватое, словно два пса обнюхивали друг друга на предмет случки. Далее — самый неприятный момент: придержав за талию, рассматривать друг друга с деланным вниманием. Не виделись век. Подсоскучились. Изучаем коронки, угри на носу, пустоту в глазенках. Вздохи восхищения, напоминающие стоны страдающего геморроем пожилого воробья.

— Давайте присядем! — я сделал широкий жест в направлении кресел, сгруппированных у стеклянного стола. — Кофе, чай, виски, текила?

Внучек никак не мог отодвинуть креслице по правую сторону от меня, он даже запыхтел, но Алекс подлетел к дитяти и помог ему вперить зад в сиденье. Гость выглядел уж не так плохо, хотя в отличие от меня вряд ли тренировался в фитнес-клубе, пил свежевыжатые соки и заботился о простате с помощью молоденьких массажисток. Но что поделать? Таков удел — каждому свое.

— Спасибо. Пожалуй, виски. Давненько мы с тобой не выпивали… — неопределенно заметил он, вертясь в кресле, словно на карусели.

— Тебе, наверное, чаю? — обратился я к внучку. — А может, поиграешь в дарты, у меня они в соседней комнате… (замысел был отправить раздолбая за пределы).

— А у вас не найдется бокальчика «Шато Марго»? — вдруг вякнул киндерсюрприз.

— У тебя хороший вкус. — Я придал физиономии полное равнодушие, словно в моем офисе сие вино подавали всем сотрудникам по первому требованию.

— А то! — отозвался наглец в манере современных ублюдков.

Бокал с вином приволокли через минуту. Чуть причмокивая, внучок отправился к дартам, хотя его торчащее ухо не теряло бдительности.

— У тебя, наверное, назрела масса вопросов… — молвил я многозначительно.

Алик вскинул на меня очи, словно не ожидал никаких вопросов, чуть повременил, но разродился.

— Кто стоит за моим возвращением на родину?

Вопрос покруче, чем пилатовское «Что есть истина?», интересно, долго ли он его вынашивал.

— Попробуй догадаться все-таки. У англичашек и америкашек для такой операции слишком мал IQ, гораздо меньше, чем у собак. Да и зачем ты им, если они сами тебя выпустили?

Алексашка кивнул головой, но выглядел воистину растерянным, видимо, каталажка изрядно подорвала его мозги.

— Может, я понадобился неким третьим силам вроде масонов?

Я только расхохотался, это было посильнее театра Эстрады, ставшего совсем придурочным.

— Не ломай голову, старина! Конечно, я! Кто еще любит тебя столь искренне и нежно?

Алексашка пару секунд переваривал эту сногсшибательную информацию, ворочая ледышки в стаканчике виски. Ледышки стучали успокоительно, навевая мысли о весеннем паводке на Северном полюсе, сейчас бы соловья и сонм бабочек средь всколыхнувшихся цветов.

— Я и не сомневался, — привычно соврал он, демонстрируя примитивную, хотя и надежную, тонтон-макутскую выучку. — Причины?

— Сам ты не догадаешься. Кто, кроме меня, может обеспечить тебе приличную пенсию? — Я ядовито усмехнулся.

— Однако, ты сука! — сказал он.

— Куда исчезла твоя выдержка истинного джентльмена?

— Sorry.

— А тебе не приходит в головешку мысль, что тебя могут судить?

Он придал физиономии особую невозмутимость, на которую способны только преданные поклонники «Шипра».

— Меня уже судили. Интересно, за что еще?

— А ты не допускаешь мысли, что за то же самое?

Тут уже он не стал скрывать удивления, позвенел ледышками в виски и приготовился слушать.

— Сначала я хочу сделать небольшое признание. Дело в том, что я всю жизнь ненавижу тебя и тебе подобных, раскатывающих по всему миру. У нас на телевидении имеется такой субчик, globetrotter, лягушка-путешественник. Он выступает в цветных пиджаках с зажравшейся белой крысой на плече и информирует идиотов о жизни в разных странах. Нечто сродни вашему брату-шпиону. Правда, вы сообщаете обо всем тайно, а он — на весь мир. Тем не менее я до сих пор благодарен тебе за виски и особенно за пластиковые пакеты, которых тогда еще не было в нашей великой державе. Надеюсь, это не старая тара, которую ты вывертывал и аккуратно мыл под краном, дабы она сошла за новую.

Тут он напружинился и, по-видимому, даже обиделся.

— Не думал я, что в тебе сидит такая язва…

— Я и раньше был такой, только виду не подавал, подстраивался. Как и все. Но дослушай меня до конца. Пока ты славно шуровал на Западе со своими шпионскими делишками, я занимался собственным капиталом.

— Неужели можно сколотить капитал на торговле заграничными носками? — Он бушевал, но старался сдерживаться.

— Боюсь, что тебе этого не понять. К тому же перепродажа носков пала у меня на этап первичного накопления, самого первичного. Не уверен, что ты внимательно следил за нашими политическими мутациями, поэтому напомню. Пережив короткий период вождя-параноика, который отлавливал граждан, гулявших во время рабочего дня, мы вошли в благодатное царствие нового начальника с Божьей отметиной. Он припомнил, перелистывая свои конспекты в партшколе, что лысый вождь-основатель в период многомесячной агонии привязался сердцем к кооперативам, кстати, слабо представляя их суть. Но новый партайгеноссе, слепо веря в мудрость вождя, тут же взял все это на вооружение, превратил в генеральную линию и нацелил на нее все свое баранье стадо. Кстати, только некоторые твои коллеги поняли, что это та самая страшная реставрация капитализма, которой, как чумы, боялись все большевистские архангелы. Троцкий только и твердил о новом классе, который, устав от собственной глупости, разом и прикарманит всю ту частную собственность, которую он национализировал. Сталин, правда, не верил, что его сотоварищи способны на такой переворот, но он вообще не шибко петрил в собственности и боролся со шкурниками, которых карал за присвоение трофейного имущества, рвачество и стремление жить богато. После его смерти вожди начали ездить за границу, присматриваться к барахлу, обзаводиться собственными дачками и авто. И вот настал час, лозунг «обогащайтесь» стал официальным знаменем, и уже никому не мешал.

— Идиотам позволены вопросы? А то от этой лекции уже дохнут мухи…