Роберт Ладлэм - Ультиматум Борна

— А ты почитаешь мне завтра, папочка?

— Я собирался почитать тебе сегодня, — пробормотал Уэбб.

— От тебя все еще пахнет, папочка, — нахмурившись, сказал малыш.

— Твой папа не пахнет, Джеми, — засмеявшись, проговорила Мари. — Я ведь объясняла тебе, что это запах лекарства, которое папе прописал дядя доктор, чтобы мазать раны, полученные в аварии.

— Все равно пахнет...

— Мама всегда права, малыш, и спорить с ней бесполезно, — сказал Дэвид. — К тому же тебе пора спать.

— Еще рано... Вдруг я разбужу Элисон, и она начнет плакать...

— Ничего, дорогой... Мы с папой хотим посидеть с нашими друзьями.

— И с моим новым дедушкой! — радостно крикнул мальчик. — Дедушка Брендон сказал, что я могу стать судьей, когда вырасту.

— Боже, спаси этого мальчика, — вмешалась миссис Купер. — Ох, уж этот Брендон! Он наряжается, как павлин во время брачных игр.

— Джеми! Ты можешь пойти в нашу комнату и посмотреть телевизор, — переменила тему Мари. — Полчасика...

— У-у-у!

— Ну ладно, час... Но программу выберет миссис Купер.

— Спасибо, мамочка! — Джеми побежал в спальню родителей, миссис Купер последовала за ним.

— Надо бы его утихомирить, — сказала Мари, поднимаясь с дивана.

— Не волнуйтесь, мисс Мари, — проговорила миссис Купер. — Побудьте с мужем. Посмотрите: его взгляд красноречивее всяких слов. — Сказав это, она исчезла в спальне.

— Это правда, дорогой? — усмехнулась Мари, подходя к Дэвиду. — Ты можешь взглядом причинить боль?

— Мне неприятно опровергать практически неоспоримые оценки миссис Купер, но в данном случае она не права.

— Зачем так много слов, когда достаточно одного.

— Это свойственно гуманитариям. Мы, кабинетные ученые, не стремимся к лаконичности, потому что в случае неудачи нам нечем будет оправдаться. А разве ты против некоторых словесных изысков?

— Нет, — ответила Мари. — Видишь, можно выразить все одним словом...

— Что выразить? — спросил Уэбб, обнимая и целуя жену; это прикосновение было красноречиво и много значило для них.

— Правда не нуждается в многословии, — произнесла Мари, взглянув на мужа. — Важны факты... пять плюс пять — десять, а не девять или одиннадцать.

— По-моему, ты заслуживаешь самого высокого балла!

— Достаточно банально, но все-таки приятно... Ты приходишь в себя, я чувствую. Джейсон Борн уходит, ведь так?

— Почти. Когда ты укладывала Элисон, мне позвонил Эд Мак-Алистер из Управления национальной безопасности. Он сказал, что мать Бенджамина уже на пути в Москву.

— Это потрясающе, Дэвид!

— Мы оба — Мак и я — хохотали. И я поймал себя на мысли, что никогда не слышал, чтобы Мак-Алистер смеялся. Это потрясающе!

— У него на душе был тяжкий груз... Ведь это он отправил нас в Гонконг и потом долгие годы не мог себе этого простить. И все-таки ты жив и здоров. Не уверена, что я могу забыть об этом, но теперь я не буду вешать трубку, услышав его голос.

— Он будет рад. Кстати, я просил его позвонить. Я подумал, что можно было бы пригласить его пообедать.

— Ну это, мне кажется, слишком.

— Но ведь он помог в освобождении матери Бенджамина. А Бен спас мне жизнь...

— Ладно, может, приглашу его... на завтрак.

— Послушай, женщина: через пятнадцать секунд я вышвырну Джеми и миссис Купер из нашей спальни... потому что я люблю тебя.

— Я польщена, Аттила, и мне трудно устоять перед искушением... Но в данный момент мой братик поджидает нас. Кроме того, Конклин, Панов и тот сверхизобретательный бывший судья — вся эта компания не по силам простому парню из Онтарио.

— Поверь, я страшно их люблю.

— И я. Пойдем.

Карибское солнце скрылось за горизонтом, небо озарили слабые отблески оранжевых лучей. В наступивших сумерках мерцали свечи под стеклянными колпаками, создавая уютную атмосферу на балконе виллы. Беседа протекала спокойно и как бы замедленно. Снова и снова вспоминались эпизоды пережитого кошмара.

— Я пытался втолковать Дэнди-Рэнди, что доктрину неизменного состояния необходимо пересмотреть. Время изменило прежние представления... — вещал Префонтен. — Изменение — вот лозунг сегодняшнего дня.

— Это настолько очевидно, что я не могу себе представить никого, кто стал бы это оспаривать, — сказал Алекс.

— Гейтс постоянно использовал этот прием, забивая присяжных своей эрудицией, а равных себе — бесконечными маневрами.

— Зеркала и дым, — смеясь, заметила Мари. — В экономике то же самое. Помнишь, братик, я говорила тебе об этом?

— Я и тогда не понял ни слова, и сейчас ни черта не понимаю.

— А если говорить о медицине, нет ни зеркал, ни дыма, — сказал Панов. — По крайней мере там, где следят за деятельностью лабораторий и где не шляются ребята из фармацевтических компаний, набитые деньгами...

— Во многом это объясняется сверхлаконичностью нашей Конституции, — вступил бывший судья. — Похоже, отцы-учредители были знакомы с пророчествами Нострадамуса, но никогда в этом не признались бы. А может быть, на них произвели впечатление чертежи Леонардо, дающие перспективы развития техники. Они поняли, что невозможно сформулировать основы законодательства будущего, поскольку не могли представить, каким именно оно будет и что потребует общество для обеспечения своих свобод. Поэтому они создали этот закон с гениальными пропусками.

— На этот счет, если мне не изменяет память, у гениального Рэндолфа Гейтса, — заметил Конклин, — другое мнение.

— Теперь его «мнение» изменится, — усмехнулся Префонтен. — Он всегда держал нос по ветру и был достаточно умен, чтобы вовремя взять другой галс, когда погода меняется.

— А я все никак не могу забыть роскошную блондинку, жену водителя грузовика по имени Бронк, — хохотнул психиатр.

— Представь себе уютный домик, белый заборчик из штакетника и так далее, — предложил Алекс. — Это тебя успокоит.

— Что это за история с женой водителя грузовика? — оживился Сен-Жак.

— Оставь, братик, я бы на твоем месте не стала выяснять.

— А тот сукин сын, армейский доктор, который накачивал меня амиталом! — продолжил Панов.

— Он руководит клиникой в Ливенворте, — сказал Конклин. — Я забыл тебе сказать... столько событий. И еще Крупкин. Сплошная элегантность и все такое. Мы стольким ему обязаны, но ничем не можем помочь.

На мгновение воцарилось молчание: им вспомнился человек, который решился не подчиниться монолитной системе, требовавшей смерти Дэвида Уэбба. В этот момент Дэвид стоял, опершись о перила и вглядывался в потемневшее море. Он чувствовал в себе какую-то отстраненность от близких ему людей.

Он понимал, что пройдет немало времени, пока ему удастся преодолеть это. Джейсон Борн должен исчезнуть, это необходимо... Но когда это произойдет?