Роберт Ладлэм - Ультиматум Борна

Уж конечно не сейчас! Из глубин ночного неба на него обрушилась волна сумасшествия! Небо расколол гул моторов, который присутствующие восприняли как раскаты грома. Эскадрилья военных вертолетов направлялась в сторону причала «Транквилити Инн», вспенивая пулеметными очередями воду; катер, оснащенный мощным двигателем, пробивался меж рифами к пустынному пляжу... Сен-Жак схватил микрофон селекторной связи.

— Береговая тревога!! — крикнул он. — Охрана в ружье!

— Но ведь Шакал мертв! — заорал Конклин.

— Но его подручные живы! — крикнул в ответ Джейсон Борн. В мгновение от Дэвида Уэбба не осталось и следа... Борн сшиб Мари с ног и выхватил пистолет... Она и не подозревала, что ее муж вооружен. — Кто-то сказал им, что Шакал был здесь!

— Но это безумие!

— Это в духе Карлоса, — ответил Джейсон. — Это люди, которые продали Шакалу душу и тело! Они пойдут до конца!

— Ну и дерьмо! — повторил Конклин, наезжая на Панова и отталкивая его от стола.

Внезапно из головного вертолета раздался голос летчика, усиленный мегафоном:

— Эй, на катере! Глуши двигатель, иначе мы разрежем вас пополам. Так-то лучше... Ложитесь в дрейф, никакого мотора; одни — у руля, остальные — на палубу, руки на планшир! Пошевеливайтесь!

Лучи прожекторов скрестились на катере; головной вертолет, подняв тучи песка, приземлился на пляже. Из него выпрыгнули четыре человека с автоматами наперевес, готовые открыть огонь по дрейфующему катеру. Обитатели виллы номер восемнадцать, стоя у перил, как завороженные наблюдали за разворачивающейся на их глазах невероятной сценой.

— Причард! — крикнул Сен-Жак. — Принеси бинокль!

— Вот он, мистер Сен-Джей. — Помощник управляющего протянул хозяину мощный бинокль. — Я протер линзы, сэр!

— Что там видно?! — резко спросил Борн.

— Непонятно. Там двое...

— Вот так армия! — сказал Конклин.

— Дай мне, — приказал Джейсон и взял бинокль из рук шурина.

— Что там, Дэвид? — вскрикнула Мари, испуганная резко изменившимся выражением его лица.

— Это Крупкин, — почти выдохнул Дэвид.

Да! Это действительно оказался Дмитрий Крупкин. Лицо его было бледным, со своей щегольской бородкой клинышком он распростился. Он приканчивал уже третью рюмку коньяка и отказывался говорить. Крупкин так же, как Панов, Конклин и Дэвид Уэбб, был явно не в себе. Ему не хотелось распространяться о том, что он пережил и нравственно и физически, но то, что ждало его впереди, было куда лучше его прошлого. Одежда явно раздражала его, и он нервно передергивал плечами, как бы говоря, что недалеко время, когда он будет по-прежнему великолепен. Верный себе, он обратился к Префонтену, взглядом знатока оценив его нарядный пляжный костюм.

— Мне нравится ваш наряд, — не скрывая восхищения, сказал он. — У вас прекрасный вкус, и к тому же костюм как нельзя лучше подходит для здешнего климата.

— Благодарю вас, вы очень любезны.

Крупкина представили присутствующим, и сразу же на него обрушился град вопросов. Он поднял вверх обе руки жестом Папы Римского, благословляющего верующих с балкона на площади Святого Петра, и заговорил:

— Я не стану утомлять вас и злоупотреблять вашим вниманием, я не буду вдаваться в подробности моего побега из матушки России. Меня трясет, когда я думаю о той сумме, которую слупили с меня эти продажные твари. Меня тошнит при воспоминании о тех условиях, в которых я жил... Но слава Богу, что существует «Креди суисс», предоставляющий великолепные зеленые кредитные карточки.

— Объясните нам, что случилось, — перебила его Мари.

— Вы, милая леди, еще очаровательнее, чем я мог представить. Если бы мы повстречались в Париже, я похитил бы вас у этого диккенсовского оборванца, который, увы, является вашим мужем. Вот это да! Господи, какие волосы! Ведь это же чудо!

— Дэвид, вероятно, не говорил вам, какого они цвета на самом деле, — смеясь, заметила Мари. — Иначе это откровение повисло бы над ним дамокловым мечом...

— Для своего возраста Дэвид чертовски компетентен, и губа у него не дура...

— Секрет в том, что я скармливаю ему кучу самых разных пилюль, Дмитрий. Так расскажите нам, что случилось.

— Что случилось? Они выследили меня — вот что случилось! Они конфисковали мой чудный домик в Женеве! Теперь он в ведении советского посольства. Это разрывает мое сердце!

— Ты был в больнице, когда узнал, что отдан приказ о моей ликвидации, — вступил в беседу Уэбб. — И тогда ты велел Бенджамину вывезти меня из «Новгорода»...

— У меня были свои источники информации, кроме того, наверху тоже люди, и они допускают ошибки. Я не хочу никого компрометировать. Это был «плохой» приказ. Если Нюрнберг нас чему-нибудь и научил, так это тому, что преступные приказы не должны исполняться. Это урок для всех. Россия понесла гораздо большие потери, чем кто-либо, в последней войне. Многие помнят это и не хотят повторять ошибки, допущенные нашим тогдашним врагом.

— Прекрасные слова, — произнес Префонтен, поднимая в честь русского бокал «Перрье». — Мы принадлежим к расе думающих и чувствующих... Вы согласны?

— Ну, — закашлялся Крупкин, опрокидывая рюмку коньяка, — это, безусловно, очень распространенное суждение, судья. Но есть такая вещь, как присяга, к которой тоже относятся по-разному. Мой домик на берегу Женевского озера больше мне не принадлежит, но мои счета на Каймановых островах остались целехоньки... Кстати, далеко ли эти острова?

— Тысяча двести миль строго на запад, — ответил Сен-Жак. — На самолете с Антигуа вы доберетесь туда за три часа.

— Так я и думал, — сказал Крупкин. — Когда мы лежали в больнице в Москве, Алекс часто рассказывал об острове Спокойствия и Монсеррате, и я не поленился посмотреть, как они выглядят на карте. Кажется, все идет как надо... Кстати, с тем парнем на катере, надеюсь, не станут обращаться слишком грубо? Не сочтите за каламбур, но мои фальшивые документы в полном порядке... Ха-ха-ха!

— Его вина в том, что он появился здесь, а не в том, что доставил вас, — ответил Сен-Жак.

— Я немного спешил... Сами понимаете, когда речь идет о жизни или смерти, имеет смысл поторопиться.

— Я уже втолковал властям, что вы старинный друг моего зятя.

— Прекрасно. Я очень вам благодарен.

— Что вы собираетесь предпринять, Дмитрий? — спросила Мари.

— Боюсь, что мне не придется выбирать. У «русского медведя» больше когтей, чем ног у сороконожки, а кроме того, в его распоряжении глобальная компьютерная система. Мне придется исчезнуть на некоторое время и создать себе новую биографию, начиная с самого рождения. — Крупкин повернулся к владельцу «Транквилити Инн». — Скажите, можно ли арендовать один из этих великолепных коттеджей, мистер Сен-Жак?