Роберт Ладлэм - Предательство Тристана

– У капиталистов существует действительно удивительное изобретение. Оно называется «туалетная бумага», и я от всей души надеюсь, что русские не украли у нас эту технологию.

Меткалф понимал, зачем Роджер это делает: все его шутки и выходки предназначались для того, чтобы скрыть владевший им страх. Англичанин был одним из самых храбрых людей, когда-либо встречавшихся Стивену, и был подготовлен к секретной работе, но здесь, в Москве, все складывалось по-другому. Иностранцев было мало, за ними тщательно следили, и смешаться с местными жителями оказалось бы намного труднее, чем во Франции. Благодаря своему происхождению Роджер без труда выдал себя за француза; здесь ему оставалось только терпеть. Работать тайным агентом во Франции было опасно, а в России это могло считаться чуть ли не самоубийством.

Меткалф быстро оделся, и они спустились в вестибюль, чтобы там поговорить. Было раннее утро, и в вестибюле почти пусто, если не считать нескольких крупных мужчин, одетых в ужасные квадратные темно-синие костюмы советского производства. Они сидели на кушетках и стульях и делали вид, что читают газеты. Меткалф и Роджер устроились подальше от них, чтобы люди из НКВД не смогли их подслушать.

Роджер говорил быстро, полушепотом:

– Твой передатчик не будет работать в закрытом помещении. Нам требуется открытая местность, предпочтительно укромный уголочек. Скажи мне твой маршрут на сегодня, а я составлю план.

– На даче американского посольства в лесу юго-западнее Москвы будет прием, – ответил Меткалф. – Корки дал мне инструкции; его человек в Москве добудет мне приглашение.

– Вот и превосходно. Значит, едем. Но как, по-твоему, я должен передвигаться по этому проклятому городу? Такси здесь нет, а мой русский слишком плох для того, чтобы пользоваться трамваями. Видит бог, я предполагал, что буду твоим водителем, но они даже не дали нам автомобиль!

– Они дадут нам автомобиль, – успокоил друга Меткалф.

– Автомобиль и водителя. Который будет и телохранителем, и нянькой, и тюремщиком в одном лице.

– Ты обращался в британское посольство?

Роджер кивнул.

– Бесполезно. У них не хватает автомобилей и для себя.

– Я попробую поговорить в американском посольстве.

– Дергай за все нити, за какие сможешь. А я, между прочим, ухитрился купить древний «Харлей Дэвидсон». Мой русский, конечно, ужасен, но просто удивительно, каким уважением здесь пользуется британский фунт. И плюс к мотоциклу вот эту зимнюю обувь и компас. И еще мне необходимо выяснить, как раздобыть немного авиационного топлива. Все нормируется, и достать хоть что-либо ужасно трудно.

– Стратегическая взятка, несомненно, должна привести прямо к цели.

– Только в том случае, если ты выяснишь, кому ее давать, – парировал Роджер. – Для этого потребуется поездка в аэропорт. Мне нужна твоя карта Москвы – моя работа, судя по всему, закончилась. А как дела у тебя? Ты вчера вечером вступил в контакт?

– О да, в контакт я вступил, – не скрывая сожаления, сказал Меткалф. И добавил очень спокойно: – Но, похоже, моя работа тоже сорвалась.

Расставшись с Роджером, Меткалф отправился на завтрак в ресторан гостиницы, где его посадили за столик к полному лысоватому мужчине, цвет носа и щек которого выдавал давнее пристрастие к джину. Мужчина, одетый в твидовый костюм кричащей клетчатой расцветки, больше подходящей для пледа, пожал руку Меткалфу.

– Тэд Бишоп, – сказал он по-английски, очевидно, с первого взгляда распознав в Меткалфе обитателя Запада. – Московский корреспондент «Манчестер гардиан». – Бишоп говорил с сильным акцентом кокни. [63]

Меткалф назвался своим настоящим именем. Он заметил, что в тускло освещенном ресторане имелось множество пустых столиков, но так всегда поступали в советских гостиницах. Здесь старались сажать иностранных гостей вместе, особенно тех, кто говорил на одном языке. Видимо, из-за того, что стадо легче пасти, чем отдельных особей.

– Вы тоже журналист? – поинтересовался Бишоп.

Меткалф покачал головой.

– Нет, у меня деловая поездка.

Журналист медленно кивал, помешивал ложкой в стакане горячего чая, где лежал кусок сахара. Вдруг выражение его лица несколько изменилось, как будто его осенило.

– «Меткалф индастриз»! – воскликнул он. – Имеете к ним какое-то отношение?

На Меткалфа эта осведомленность произвела впечатление. Корпорация не имела всемирной известности.

– Самое прямое.

Бишоп вскинул брови.

– Но прошу вас оказать мне любезность, – сказал Меткалф. – Я вообще-то не хотел бы афишировать этот визит, и поэтому если бы вы согласились не включать мое имя в ваши корреспонденции…

– Безусловно. – Глаза Бишопа вспыхнули от удовольствия, порожденного прикосновением к тайне. Меткалф понял, что репортер – хотя в общении с ним следовало соблюдать осторожность, – мог бы оказаться полезным контактом, так что отношения с ним следовало укрепить.

– Кстати, надеюсь, что вы не слишком хотите есть? – неожиданно осведомился Бишоп.

– Чертовски голоден. А в чем дело?

– Обратите внимание на сахар в моем чае: он не растворяется. Я жду здесь так давно, что чай остыл. И так каждое утро. Обслуживание необыкновенно медлительное. Можно подумать, что они ждут, пока курица снесет яйца. А потом подают несколько тонких кусочков черного хлеба, немного масла и одно яйцо с немытой скорлупой. И даже не пытайтесь попросить приготовить это яйцо так, как вам нравится. Они подадут то, что нравится им , а вернее, что в этот день приспичит сварганить какой-нибудь Ольге из кухни.

– В таком случае я согласился бы на опилки.

– И вы получили бы их, уверяю вас, – хохотнул Бишоп. Его выпирающий живот и двойной подбородок затряслись от смеха. – Не ешьте ничего в виде пюре, предупреждаю вас. Они любят добавлять туда опилки. Учтите, что большевики делают из сосисок и пюре нечто такое, что отказался бы есть даже голодающий термит. – Он понизил голос. – И еще о «жучках»: исходите из того, что вас подслушивают везде и всюду, куда бы вы ни пошли. Они вставляют крошечные микрофончики во все места, куда те только могут поместиться. Уверен, что они всунули несколько штук в задницу официанта. Иначе чем объяснить его кислую рожу?

Меткалф весело рассмеялся.

– Русская диета – лучшая диета в мире, можете не сомневаться, – продолжал Бишоп. – Я потерял, наверно, фунтов сто за то время, пока сижу здесь.

– И давно вы здесь?

– Четыре года, семь месяцев и тринадцать дней. – Он взглянул на часы. – О, и еще шестнадцать часов. Но кто, кроме меня, это считает?

– Вы должны были за это время неплохо узнать Москву.

Журналист искоса взглянул на Меткалфа.

– Боюсь, лучше, чем хотелось бы. А что хотите узнать вы?