Роберт Ладлэм - Предательство Тристана

Тем временем, хотя тело успело занеметь, к ногам, напротив, возвратилась некоторая чувствительность. После короткого отдыха ему стало заметно лучше. Сделав немалое усилие, он сумел подняться и стряхнуть с себя лед, снег и мертвые листья. Он дико замерз и вымотался, но ему нужно было обязательно уйти отсюда. К счастью, ночное небо несколько расчистилось. Сквозь волнистые туманы пробилась луна и залила печальные поляны слабым светом, так что Меткалф получил возможность ориентироваться. С помощью компаса и фонаря он пробирался через лес к даче, все время оставаясь настороже и ловя малейший звук, чтобы не пропустить возможное появление патруля. Он должен найти способ вернуться в Москву, и дача была самым подходящим местом для того, чтобы сделать это. Там имелись машины, которые он при необходимости мог бы украсть, были гости, которые могли бы подвезти его обратно в город.

Репутация пьяницы, ловеласа и завсегдатая вечеринок могла бы пригодиться для объяснения его невообразимо растерзанного вида: он мог застенчиво сказать, что, мол, ушел с девушкой; мог сказать, что слишком набрался, свалился, потерял сознание… Да, придется сочинить новую легенду, и ей вполне могут поверить. Конечно, если жена посла еще оставалась там, а она должна была остаться, поскольку они пригласили гостей на весь уик-энд, – она, несомненно, поверит самым диковинным рассказам. Конечно, она видела, как он уехал, но ее нисколько не удивит, если она узнает, что он по дороге познакомился с какой-то женщиной.

Но, приблизившись к даче, Стивен натолкнулся на тот самый сарай, который видел с веранды. Здесь посольство держало своих лошадей. И здесь он мог проспать остаток ночи, не опасаясь никаких вопросов. Стивен тихонько вошел в сарай, пытаясь не разбудить животных.

И все же, войдя, он услышал похрапывание и сопение лошадей. В конюшне, вероятно, ради спокойствия животных, горел керосиновый фонарь, испускавший колеблющийся желтый свет. Денников было десять, но в них оказалось лишь три лошади: великолепные представительницы арабской породы – две вороных и одна гнедая. Гнедая заржала при виде человека. Животные были изумительно красивыми, но нервными, и если бы Меткалф не сумел успокоить их, они разволновались бы и могли бы даже разбудить гостей, спавших в расположенном поблизости доме.

Одна за другой лошади начали вздергивать и выгибать шеи, издавая носами мягкие сопящие звуки. Если в первый момент они настороженно вздернули уши, то теперь снова опустили их, прислушиваясь к спокойному голосу человека. Меткалф подошел к ближней лошади и, конечно, приблизился не сзади, что могло бы напугать ее, а сбоку, что-то ласково приговаривая. Лошадь негромко фыркнула, когда человек начал поглаживать ее по шее, холке, гладкому боку; прошло несколько минут, и она совсем успокоилась. Ее уши склонились вперед, нижняя губа отвисла. Глядя на нее, начали успокаиваться и другие. Их дыхание стало ровным, почти неслышным.

Расположившись на ночлег на охапке сена и ощущая тепло, исходящее от керосинового фонаря, Меткалф заснул. Сон, ужасно необходимый ему, пришел быстро и был глубоким, хотя и заполненным странными обрывочными сновидениями.

Его разбудил упавший на лицо луч яркого солнечного света. Было раннее утро, и хотя он, если бы ему дали такую возможность, проспал бы еще пару часиков, Стивен отдавал себе полный отчет в том, что ему пора убираться отсюда.

У него все болело, от ночлега на неудобном импровизированном тюфяке разболелись ушибы и обнаружилось растяжение связок, которое он заработал во время своего безумного бегства через лес. Пальто и брюки облепила пыльная солома. Он сел и провел ладонью по лицу, протер кулаками усталые глаза.

Внезапно ржавые петли громко заскрипели, и помещение залил утренний солнечный свет. Дверь распахнулась. Меткалф соскочил с сена, метнулся в пустой денник и прижался к стене. Арабские красавицы негромко заржали, но это был звук не тревоги, а приветствия. Они, явно, узнали вошедшего.

Меткалф – тоже.

Это была Лана, одетая в костюм для верховой езды и с платком на голове.

– Лана, – негромко произнес он.

Увидев его, она вскинула брови, но почему-то не показалась сильно удивленной. Прежде чем она успела принять неодобрительное выражение, Меткалф заметил, что в ее лице мелькнула и поспешно скрылась самая неподдельная радость.

– Стива? – Казалось, она пытается заставить себя говорить холодным тоном. – Но ведь мы же условились – завтра в Сокольниках, когда стемнеет.

– Видимо, я не мог дождаться.

Она покачала головой и захихикала, не в силах выдержать напускную строгость.

– Только посмотри на себя! Что случилось с человеком, одевающимся лучше всех в Москве?

Он знал, что походит на бродягу: солома торчала у него в волосах и густо покрывала пальто и серый фланелевый костюм, и пахло от него лошадью.

– Вот видишь, до чего ты меня довела, дуся !

– Я иду кататься. Это одно из моих немногочисленных удовольствий в эти дни.

– А твой друг-немец?

Она скорчила гримасу.

– Он редко встает до полудня. И даже не заметит, что меня нет. Вообще-то в доме еще все спят.

– В таком случае ты не будешь возражать, если я присоединюсь к тебе?

Она чуть заметно наклонила голову.

– Я не буду возражать.

Она ловко седлала лошадь; Меткалф от нее не отставал. Его мать держала лошадей и позаботилась о том, чтобы он научился ездить верхом лишь немногим позже того, как научился ходить. Но он был удивлен тем мастерством, которого Лана достигла в верховой езде; это, видимо, относилось к приобретениям последних нескольких лет. Как и многие другие перемены в ней , подумал он.

В лес уходила дорожка для верховой езды, которую он прежде не замечал. Ее давно не расчищали, и всадников то и дело хлестали тоненькие веточки. Меткалф предоставил своей спутнице выбрать темп. Когда дорожка немного расширилась, Светлана наклонилась вперед, негромко причмокнула и стиснула ногами бока лошади. Ее гнедая без труда перешла на легкий галоп. Светлана ехала верхом так, будто занималась этим всю жизнь. Дорожка снова расширилась, позволив всадникам ехать бок о бок друг с другом; но когда она сузилась, женщина снова вырвалась вперед. Стивен запрокинул голову, подставив лицо мягким лучам утреннего солнца; они грели, и это успокаивало его. За те минуты, пока они ехали молча, он был убаюкан ритмичным галопом. Это так походило на добрые старые времена. Страх, ужас, подозрения – все осталось где-то позади. Он глядел на гибкую фигуру женщины, которая, казалось, совершенно сливалась с лошадью. Безупречные черты ее лица, подчеркиваемые веселой цветной косынкой, были особенно красивы во время отдыха. Печаль, которая, казалось, владела ею, улетучилась. О боже, как же он любил ее!