Роберт Ладлэм - Предупреждение Эмблера

— Боже! — воскликнул Эмблер. — Тащиться в Шатцальп? Неужели ты думаешь, что мистер Врабель горит желанием прокатиться на фуникулере? Нет, это слишком далеко. Он деловой человек. У нас у всех куча дел. Ладно, забудем. Пусть будет, как будет.

— Ты понимаешь, сколько мы теряем? — возразил Кастон. — Нельзя же так...

— Я сам за все отвечу. — Эмблер повернулся к словаку: — Извините, что отняли у вас столько времени.

— Джентльмены, — тоном великодушного дядюшки объявил Врабель, — ваша страна заслуживает уважительного отношения, которого невозможно ожидать от кучки грязных мошенников. Думаю, интересы моих акционеров совпадают с вашими. Я поеду с вами на фуникулере. И с удовольствием взгляну на Шатцальп. Мне много о нем рассказывали.

— Уверены, что не пожалеете?

— Абсолютно уверен, — с улыбкой на двести миллионов долларов ответил словак. — Абсолютно.

Очередь к входу в Конгресс-Центр продвигалась быстро под бдительным наблюдением розовощеких от холода военных полицейских. Сразу у входа каждого ожидала первая линия контроля, проход через металлодетектор. Эмблер неторопливо снял пальто, озабоченно похлопал себя по карманам и покачал головой. Сейчас на нем был блейзер без галстука. Карточка висела на шее, закрывая третью пуговицу рубашки. Время оперативник тянул только для того, чтобы подойти к столику контроля не в одиночестве, а в толпе.

— Холодно! — пожаловался он с акцентом, который с натяжкой мог сойти за среднеевропейский. — Но вы-то, наверное, привыкли. — Вставив карточку в ридер, Эмблер потер щеки. Контролер взглянул на монитор и коротко на него. Лампочка у турникета вспыхнула зеленым светом.

Прошел!

Внутри у него что-то дрогнуло и затрепетало. Что-то крошечное, как маленькая птичка. Надежда.

Надежда. Возможно, самая опасная из всех эмоций. Та, без которой невозможно жить.

Хмурые сумерки остались позади; Эмблер как будто вышел из полутемного театрального зала на залитую светом площадь. Полы и стены переливались теплыми, яркими золотистыми, кремовыми, охряными тонами. Стену слева от первого большого атриума украшали панели с изображением континентов, перечеркнутых коричневыми линиями параллелей и меридианов. Эмблер прошел дальше. Высокий, не менее двадцати футов, потолок был выложен вогнутыми узкими деревянными планками. Надпись на коричневой стене приглашала заглянуть в «Уорлд-кафе», за круглыми стеклянными столиками которого десятка два человек потягивали кофе. Пространство между столиками занимали декоративные горшки с орхидеями. Кроме того, стену украшали написанные горизонтально названия стран и вертикально — столиц. «Польша» пересекалась с «Варшавой» на букве "а", «Мозамбик» с «Мапуту» на букве "М", «Индия» с «Дели» на "и". Интересно, подумал Эмблер, что они придумали для, например, Перу.

Внимание организаторов к деталям действительно впечатляло. Форум длился шесть дней, после чего стены, как правило, перекрашивались, а скульптуры и прочие декорации отправлялись на склад. И тем не менее все здесь было на своем месте, все отличалось продуманностью, во всем чувствовалась основательность и солидность. Взгляд Эмблера скользнул по людям, сидящим на плексигласовых стульях за миниатюрными столиками. Симпатичная, хотя и слегка мужеподобная женщина в темно-синем костюме, с тяжелым перстнем на пальце и шарфом вокруг шеи привлекла его внимание. Подойдя ближе, Эмблер заметил, что карточка у нее не белая, как у других, но голубая, а то, что показалось шарфом, на самом деле телефон с наушниками. Чуть дальше сидел мужчина с приятным, открытым, но уже начинающим тяжелеть лицом, в очках с матовыми стеклами и застегнутом на все пуговицы пиджаке, сдерживающем округлый животик, — немец или австриец. Толстячок разговаривал с мужчиной — пышные седые волосы, синий костюм, — сидевшим спиной к Эмблеру. Оба смахивали на банкиров, довольных пребыванием — пусть даже в качестве гостей, а не участников — на конференции столь высокого уровня. За соседним столиком расположилась компания из трех человек. Один, преуспевающего вида джентльмен с редкими, подернутыми сединой волосами и усталыми глазами за стеклами очков в тонкой металлической оправе, рассеянно перебирал какие-то бумаги; второй, в светлом костюме, что-то говорил первому, не удостаиваясь, впрочем, особого внимания; третий — в клетчатой рубашке и галстуке в горошек — молча слушал, сохраняя за собой право в нужный момент вступить в разговор. Под внешним дружелюбием, однако, крылось беспокойство человека, ощущающего себя третьим лишним.

Эмблер отвернулся — его человека здесь не было.

В конце длинного коридора на нижнем уровне Конгресс-Центра Кастон прижал к уху сотовый телефон, стараясь запомнить все, что диктовал ему Эдриан Чой. Время от времени аудитор хмуро прерывал поток инструкций, вставляя вопрос.

Слушая своего до недавних пор простодушного ассистента, Кастон все больше укреплялся в подозрении, что Эдриан получает удовольствие от своей роли шифу.

Спустившись по широкой лестнице из красного гранита, Эмблер попал в помещение, напоминающее мезонин, что-то вроде бельэтажа в театре. Змеящийся голубой лентой указатель направлял внимание на двери с надписью «Телестудия», где репортеры, наверное, устраивали транслирующиеся в прямом эфире интервью с присутствующими знаменитостями. Другой указатель вел к комнатам, предназначенным для приватных дискуссий. Людской поток увлек Эмблера влево, в ту часть мезонина, где на широкой открытой площадке стояли столики и плетеные стулья, а бар предлагал огромный ассортимент бутылочек и банок, главным образом с содовой, фруктовыми соками и прочими напитками. Установленные высоко на стене телевизионные мониторы напоминали о главных событиях дня и показывали отрывки выступлений. Подойдя ближе, Эмблер увидел, что спектр предлагаемых напитков вполне отвечает глобальному характеру мероприятия: лимонная «Фруксода» — из Швеции, яблочный «Эпплтайз» — из Южной Африки, манговая «Мазаа» — из Индии и даже крыжовенный «Титан» — из Мексики.

Но еще большей, чем бар, популярностью пользовался компьютерный салон. Расставленные в радиальном порядке стулья у подключенных к Интернету машин были разделены тонкими стеклянными резервуарами с прозрачной жидкостью, пронизанной струйками медленно всплывающих пузырьков. Десятки пальцев щелкали по клавишам; лица выражали скуку и радость, неуверенность и агрессию. Ни одно из них не привлекло Эмблера. Глянув вниз с балкона, он обнаружил еще более просторный зал, настоящий террариум власти. Две громадные скульптуры, африканская и полинезийская, странным образом соседствовали с флагами Всемирного экономического форума, развешанными вдоль противоположного балкона.