Сергей Бакшеев - Дирижер

Тот распахнул дверцу и угрожающе процедил:

— Карточный долг возвращают деньгами или кровью. Ты что выбираешь?

— Но я же не играл, — заблеял Портновский.

— Неправильный ответ.

Лезвие вдавилось сильнее, и Рудольф Матвеевич запричитал:

— Я верну. Всё верну.

— У тебя два дня. Больше ждать не буду.

Нож процарапал острым кончиком шею перепуганного директора и исчез.

— Это зарубка на память, — сказала Рыжая.

Потрясенный директор не спрашивал, как она пробралась в закрытый автомобиль.

Хлопнула задняя дверца. Рыжая взяла под руку Капитана, и парочка растворилась в вечерних сумерках.

Рудольф Матвеевич ощупал царапину, слизнул с пальцев кровь и заплакал от бессилия. То, что он считал легким заработком, обернулось огромным долгом и страхом потерять жизнь. От мафии катал его не защитят ни борцы, ни милиция. Оставалась единственная надежда — на Бога. Если план Беридзе сработает, они вернут украденные деньги.

Тяжелые роды длились уже второй час, и эти два часа были похожи на вечность. Сидеть в приемной и слушать, как за стенкой тужится и кричит родной человек было невыносимо. Антон Самородов вышел из белого домика с казенной табличкой «Фельдшерско-акушерский пункт» на ночную улицу горного поселка. Хорошо, что у него обычный слух — сюда крики не доносились.

Он сложил руки на крышу «жигулей» и склонил голову, чтобы не видеть свет в окошке родильной и не дергаться от тени энергичной акушерки с повадками взводного. Однако думать о чем-то ином он не мог, ведь мысленно он был там, рядом с любимой.

Сколько времени так простоял, Антон не помнил. Неожиданно дверь фельдшерского пункта открылась.

— Эй, папаша! — окликнула акушерка.

Антон нервно обернулся. У него перехватило дыхание, а сердце замерло в тревожном ожидании.

Женщина закурила папиросу без фильтра, седлала глубокую затяжку, выпустила дым и подмигнула:

— Поздравляю, у вас девочка.

Сердце Антона подпрыгнуло и заколотилось, дыхание запнулось, а на глаза набежала влага.

— А Сана, как она?

— Первенцы танком прут, это потом вагончиками, — философски изрекла акушерка, увидела, что папочка смертельно побледнел, и успокоила. — Всё в норме. Можете к ним войти.

Антон на ватных ногах поднялся по ступенькам, размазывая по щекам непрошенные слезы, и вошел в родильную.

Пока счастливая семья осознавала случившееся чудо, акушерка в кабинете заполняла данные на новорожденную. Она раскрыла карту беременной, посмотрела, где наблюдалась женщина, и взялась за телефон. О родах надо сообщить в краевую больницу. Это ее обязанность.

Приезжая на работу, Отар Гурамович Беридзе парковал белую «волгу» не на солнцепеке у главного фасада Станции технического обслуживания, а в служебном дворе под навесом. Там автомобиль был сохраннее во всех смыслах. Через цеха путь до директорского кабинета был дольше, но так он избегал встреч с незваными просителями и держал в тонусе сотрудников, наблюдая за их работой.

На этот раз строгий взгляд Отара Гурамовича отметил группу мастеров, о чем-то перешептывавшихся за его спиной. Главный механик вместо приветствия буркнул что-то невразумительное и скрылся в туалете. Больше всех была обеспокоена главный бухгалтер, знавшая многие секреты.

Она перехватила Беридзе в коридоре и доложила тревожным шепотом:

— Там, в вашем кабинете товарищ из Москвы. Прошел, как к себе домой. Что мне делать?

— Один? — уточнил директор.

— Один, но уж очень важный.

— По одному проверяющие не ходят, — пробормотал Беридзе, успокаивая себя, и подбодрил главбуха: — Работайте, работайте.

Он зашел в кабинет и увидел в своем кресле по-хозяйски развалившегося Муратова.

— Вы к кому, товарищ? — огорошил Министр. — Вам разве назначено?

Столичный чиновник насладился реакцией местного царька и поднялся из кресла.

— Пока уступаю, Отар, присаживайся.

Беридзе не решился сесть за стол при стоявшем покровителе, вежливый тон со скрытой издевкой сбивал его с толку. Министр продемонстрировал левую кисть, пострадавшую во время паники в отеле. Повязки на руке уже не было.

— Зажила почти бесследно. Всё оказалось не так страшно, как в начале, — похвастался Муратов и прищурился: — Также почти бесследно могут восстановиться и наши отношения, если ты выполнишь главное условие.

Министр прошелся по кабинету, осматривая простую по московским меркам обстановку, и комментировал:

— Не шикуешь. Чувствуешь, что это временно. А дома, конечно, полная чаша.

Беридзе не знал, что ответить. Муратов встал напротив него и ткнул пальцем в грудь.

— Послезавтра я улетаю. Ты принесешь мне мое или здесь будет новый директор. Учти, я беру не только для себя, а для очень больших людей. Они расстроятся, если я вернусь в Москву ни с чем. Поэтому не надейся, что сохранишь дом и личное имущество.

Теперь начальственный взгляд стал холодным и жестким, как того и требовала ситуация.

— Я понял, — промолвил Беридзе.

— Мой рейс послезавтра в шестнадцать часов, — продиктовал Муратов и покинул кабинет.

Беридзе несколько минут не решался сесть за стол, ему мерещился чужой человек на его месте. Усилием воли он отогнал химеру и опустился в директорское кресло. Как уютно. Кресло продавлено в точности по его фигуре.

Отар Гурамович чуть расслабился и окинул взглядом кабинет, с которым успел сродниться за долгие годы. Пусть здесь примитивная мебель и вид из окна отнюдь не на море, зато на двери табличка с его фамилией. Тонкий пластик, нарисованные краской буквы, а какая власть! Сегодня он нужен стольким людям, большие чины пресмыкаются перед ним, а послезавтра сменят табличку, и просители пойдут на поклон к новому полубогу. Его судьба висит на волоске.

Что делать?

Поиски беременной мошенницы не принесли быстрого успеха. Семья Самородовых в городе не прописана и даже автомобиль на их фамилию не зарегистрирован. Видимо, мошенники ездят по доверенности.

Что остается? Отдать Министру свои деньги?

Да, он может собрать нужную сумму для московского покровителя. Но расставаться с собственными деньгами ой как не хочется.

Мало того, такая взятка не отмоет его от унижения. Цеховики уже знают, что его облапошили, как простого лоха. Он был для них Бог, который решал проблемы, а стал слабаком, которого унизили на глазах у Министра. Его авторитет, наработанный годами, неумолимо катится под горку. Слова и деньги здесь не помогут. Восстановить репутацию способна только расправа над мошенниками. Решительная и жестокая.

Беридзе вцепился в столешницу, его глаза налились злостью. Своими руками задушил бы подлецов, попадись они ему! Дерзкие воры не только его ограбили, но и опозорили. Бесчестие смывается кровью!