Герман Матвеев - Сборник повестей Дела давно минувших дней

Когда старикам дали мины и объяснили правила обращения с ними, Ипат попросил ввернуть взрыватели, чтоб мины были в готовом виде. Так, заряженные, он и решил нести. Как ни уговаривал Лукич разрядить мины, Ипат отказался.

— Могут в любую минуту понадобиться. Следует держать наготове, — твердо сказал Ипат.

Лукичу пришлось смириться, но держался он в отдалении от Ипата. Потом привык и забыл, что мины заряжены. Сейчас, когда они упали и покатились по земле, у старика волосы на голове зашевелились.

— Вот, старый черт. Трудно тебе их обезвредить. Выкрути, говорю, взорвутся ведь, — рассердился Лукич.

— Не взорвутся. Идем, — спокойно сказал дед.

Поднял мины и зашагал вперед. Лукич выждал, когда он отойдет шагов на двадцать, сердито перекинул автомат на другое плечо.

— Я с тобой рядом не пойду. Иди один, — заявил он.

Ипат оглянулся.

— Не дури. От них легкая смерть. Одним разом в клочья разнесет. Мигнуть не успеешь.

— Ты нарочно меня дразнишь.

— Была нужда.

До самого оврага шли молча, на большом расстоянии друг от друга. Обойдя овраг, Ипат спрятал мины в старое дупло. Когда он собирался спуститься в овраг, из-за деревьев вынырнул Лукич и приложил палец к губам.

— Кто-то есть. Мужицкий голос слыхал, — еле слышно прошептал он, наклонившись к самому уху Ипата.

Крадучись, подошли к обрыву, притаились. Ровный мужской голос что-то говорил, ни Васьки, ни Насти не было слышно. Лукич посмотрел на друга, тот пожал плечами.

Под утро добрались до оврага. Настя помогла перевязать политруку чистыми тряпками ссадины, на ногу наложили согревающий компресс. Усталые, голодные завалились спать. Проснулись только к вечеру. Настя разожгла костер, повесила чайник и по просьбе летчика занялась разборкой мешка. Чего тут только не было: пара зарезанных, ощипанных кур, яйца в коробке перемешаны с рисом. Плитки заграничного шоколада, сало, какие-то пакеты, завернутые в серебряную бумагу. Васька поминутно бегал в землянку спрашивать назначение диковинок.

— Дяденька, а это что? — показывал он ровный кубик в пестрой обертке.

Политрук нюхал, читал надпись и объяснял:

— Это прессованная каша. Нужно ее варить в двух стаканах молока, или на худой конец воды, и выйдет хорошая каша с маслом.

— С маслом? — удивлялся мальчик.

Плавленый сыр в коробках, сушеные сосиски, три бутылки коньяку. Настю охватила жадность. Никогда у нее не было столько добра. Посоветовавшись с летчиком, Настя поставила на обед в чугунке вариться кур — как скоропортящийся продукт, мешок же перетащила в землянку. Внимательно слушала объяснения, сортируя и распихивая вещи под нарами.

— Тут вам запас месяца на два, — говорил политрук, лежа на Ипатовом месте. — Господин лейтенант был человек практичный, запасливый. Любитель покушать. Они куда-то переезжали и все продукты с собой захватили.

— А вам разве не нужно? — спрашивала Настя, боясь, что летчик заберет с собой это добро.

— Зачем же мне. Пока у вас живу — покормите, а до своих доберусь, авось найдется что покушать. Это датское сгущенное молоко. Чайную ложку на стакан кипятка, будет чай сладкий с молоком.

— Неужели, сладкий? — удивлялся Васька, не спуская глаз с лежавшего.

— Да, да. А вот это из Голландии сыр. Хороший сыр.

— Воняет! — морщилась Настя.

— Тем лучше. Такой сорт. Коньяк французский. Пограбили бандиты. Сколько вещей и почти нет ничего германского производства. Сосиски сушеные… нет, и те из Дании. Это наше. Масло топленое, сало…

Среди разложенных продуктов главное место занимали мука, крупа, сало, масло русского происхождения. На самом дне мешка оказались женские туфли и несколько пар чулок.

— Ну вот и чулочки, — сказал летчик, разглядывая переданные чулки. — «Красное знамя». Наши, ленинградские. Носите их, Настя, на здоровье. Они будут довольны, что из плена вырвались и хозяйке попали.

— Кто это доволен? — не поняла женщина.

— Да чулки. Их изготовили для советской женщины, а попали они к немцу. Как вы считаете, довольны они или нет.

— A-а… это вы для примера, — усмехнулась Настя. Взяла чулки, бережно свернула и спрятала под изголовье своей постели.

— Вы сильная женщина! — сказал политрук, окинув взглядом массу разложенных вещей. — Такую уйму принесли. Мужчине трудно тащить такой мешок. Я видел, как немец кряхтел, перенося его в машину.

Пока варились куры, съели по плитке шоколада. Васька первый раз в жизни ел такую вкусную вещь. Захаров с улыбкой смотрел, как он, зажмурившись от удовольствия, откусывал маленькие кусочки и сосал их. Насте шоколад не понравился. Жевала равнодушно.

— Сладкая штука, а вкуса нет. Весь рот залепил, — проворчала она, выходя из землянки.

Пообедали, заедая наваристый суп Настиными черствыми лепешками. Одну куру поделили между собой, другую оставили на случай возвращения стариков. После обеда политрук разговорился. Охотно рассказал о своем безрадостном детстве, о том, как батрачил в кулацкой семье рыбака, как попал на фронт и сражался против Колчака.

Тонкий свист рябчика перебил интересную повесть.

— Дед пришел! — крикнул Васька и стремглав выскочил из землянки.

Вскоре Настя и Захаров услышали, как мальчик торопясь говорил:

— Деда, деда! У нас летчик. Мы его из плена выручили. Он могилу копал себе. Я как дам из ружья, немец так и кувыркнулся. Ой! Дед, у тебя тоже такое ружье. Мы обедали куру. Припасов достали. А летчика Захаровым зовут.

Васькин говорок приближался к землянке.

— Погоди, не тараторь, — перебил его стариковский голос. — Какой такой летчик?

— Наш. Красный. Честное ленинское — наш. Он к германцам в плен попал, а мы выручили.

Один за другим в землянку вошли старики. Сразу стало темно и тесно.

— Ну-ка посторонись от света, Лукич, — сказал дед. — Дай гостя разглядеть. Внук сказывал, что защитник наш.

— Ну как же, — подтвердил политрук. — Одного поля ягода.

— Здравствуйте. Очень рады дорогому гостю, — приветливо протянул руку дед.

Встретились, как старые знакомые после долгой разлуки. Простое обращение, общие интересы располагали к Захарову. Дед, обычно молчаливый, преобразился. Рассказал о своем походе в партизанский отряд, о работах на шоссе, о Пономаревском хуторе и даже об истории с Лукичом. Гостинцы не вызвали восторгов, на которые рассчитывали старики. Невестка и внук имели запасы почище шоколада. В Захарове дед нашел внимательного, знающего собеседника. Услышав об аэродроме, летчик долго расспрашивал подробности, объяснял назначение работ и, вынув из принесенного Васькой чемодана карту, сделал на ней какие-то пометки.

Давно уже стемнело. В землянке горела маленькая коптилка. Васька с Настей уснули под ровную воркотню разговоров. Лукич тоже задремал, прилег и засопел носом, а Ипат с Захаровым все говорили. Много дельных советов дал политрук деду, многому научил. Летчик правдиво рассказал о всех событиях. Узнав об отступлении Красной армии, дед загрустил.