Николай Леонов - Операция «Викинг» [сборник]

Полковник не ответил, прикрыл глаза, откинулся на спинку кресла, неожиданно он вспомнил, как около сорока лет назад сидел так же, ждал ответа из роддома. Вика рожала первенца.

— Если не возражаете, я зайду завтра к вам на работу.

Полковник переложил трубку в левую руку, достал платок, вытер лицо.

— Я эти дни очень занят, позвони майору Сергееву. — Не ожидая ответа, Василий Васильевич положил трубку.

— Что ты пристал? Я не могу тебе помочь? — Зверев натер ладони магнезией, подпрыгнув, повис на кольцах.

Борис сидел на скамейке и смотрел, как друг подтягивается на кольцах, непроизвольно считая разы. Николай подтянулся десять раз, спрыгнул. Нечаев пришел в спортзал, зная, что Зверев по утрам здесь тренируется. Маленький зал тяжелой атлетики — скорее большая комната, чем зал, — был пуст, кроме двух друзей никого. Они могли говорить свободно.

— Ты должен, — сказал Борис, когда Николай подошел к нему и взял лежавший на скамейке широкий кожаный ремень.

— Знаю, но не могу. — Зверев занимался своими делами, не обращал на друга внимания. Он поднял с пола десятикилограммовый диск, или, как его называют штангисты, блин, продел в него ремень, затянул на поясе, чуть опустил кольца, снова начал подтягиваться, Борис досчитал до десяти. Пока Зверев, отдыхая, ходил по залу, снова заговорил:

— Подскажи мне, как лучше поступить? Ты будешь смеяться, сейчас все не так, как прежде. Ты знаешь, я никогда не говорил слова про любовь. Нина не хочет меня видеть, говорит, разводись… Поговори с ней.

Зверев не ответил, прыгнул на кожаную спину «козла», сел, закрепил ступни ног в шведской стенке, прогнулся, подхватил с пола гирю, удерживая ее за головой, начал подниматься и опускаться. Когда он, бросив гирю, соскочил на пол, Борис встал.

— Супермен! Тебе гори все голубым огнем…

— Боря. Не надо, Боря. — Зверев перекинул через плечо полотенце, подошел к другу. — Думаешь, мне удовольствие доставляет через день таскать здесь железо, измываться над собой? — Николай стоял чуть ссутулившись, опустив голову.

— Ты здоров? — почему-то понизив голос, спросил Борис.

Зверев стащил через голову тренировочный свитер, Борис в который уже раз подумал: наградил же бог мускулатурой. В костюме обыкновенный человек, как разденется, хоть в американском кино снимай.

Николай равнодушно осмотрел руки, потерев мозоли, ответил:

— Вроде в порядке, — и повторил: — У меня всегда все в порядке.

— Ты чего это? — Борис схватил друга за потные плечи. — Ты брось, тебе нельзя сдавать. Хочешь отдохнуть? Хочешь, я тебе путевку в горы достану? — Он тормошил друга, нагибался, заглядывал в лицо.

— Хорошо. — Зверев, оттолкнув Бориса, пошел из зала. — Ты подожди меня, я быстро.

Борис, листая «Советский спорт», терпеливо следил, как, выйдя из душа, Зверев перед зеркалом придирчиво выводит пробор. Наконец, они вышли из зала и сели на скамейку маленького пыльного скверика.

— Ну? — Зверев облокотился на колени, подняв веточку, стал чертить на земле.

— Я люблю ее, Зверев. — Борис удивленно смотрел перед собой.

— Не самое страшное в жизни, Боря.

— А жена? Я же не могу бросить Наташку? — Борис уже не только удивлялся, но и возмущался.

— Действительно, ты ведь женат, Боря. Я забыл совсем, не удивительно, ты об этом никогда не помнил. — Зверев говорил тихо, вроде бы дружелюбно, но уже понимал, что сейчас неминуемо сорвется.

— Ты не можешь без нравоучений! Ты знаешь, что Петр положил Ольгу в роддом? Не знаешь, тебе наплевать. Я клюкву в сахаре достал, передачу сделал, между прочим, от твоего имени несколько слов написал. Ты же только романы писать можешь. Фантаст!

— Боря, друг ты мой наилучший! Пошел бы ты к чертовой матери! — Зверев улыбнулся. — Дал бы я тебе по сытой физиономии, да боюсь — обидишься.

— Для этого в зал ходишь, мускулы отращиваешь, — Борис чуть отодвинулся.

— Я мускулы отращиваю, чтобы вас на хребте таскать. — Зверев вытряхнул из пачки сигарету, руки у него дрожали. — Ты с кем в музее встречался?

Борис изобразил удивление, но, понимая, что Зверева не обманешь, сказал:

— Да так, ерунда получилась.

— Точнее.

— Тебе все надо знать? Я в Монте-Карло познакомился с одним итальянцем, он сказал, что скоро приедет в Москву. Я дал ему свой телефон.

— Что ты просил его привезти? — спросил Зверев.

— Ничего. — Борис оскорбился до глубины души.

— Врешь, — убежденно сказал Зверев. — Ладно, дал телефон, что дальше?

— Звонит какой-то тип, передает от него привет, говорит, что Мазетти приехать не смог, просил позвонить, передать маленький подарок. Что здесь такого? — Борис искренне возмущался.

— Ничего. Ты пошел за подарком в музей?

— Пошел. — Борис опустил голову. — Я тебя уверяю, что никаких дел у меня с ними не было. Предлагали купить доллары. — Он увидел, как скривился Зверев, торопливо закончил: — Я отказался! Отказался, сказал, чтобы отстали от меня.

— Расскажешь все Сергееву. Понял?

— Хорошо, — легко согласившись, Борис сразу заулыбался.

— Идем. — Зверев встал, подхватил спортивную сумку. — Я довезу тебя до работы.

В такси они молчали. Когда машина остановилась и Борис открыл дверцу, Зверев взял его за локоть.

— Ни совета, ни тем более помощи от меня не жди, скажу только: ни один из моих знакомых во втором браке не был более счастлив, чем в первом.

Борис ушел, Зверев назвал свой адрес, расслабленно развалился на сиденье. Он соврал Борису, некоторые счастливо жили во втором браке, но Борька просит толчка именно в эту сторону. Борису не поломать налаженный быт, не разорвать старые связи. Наташа не только его жена, она приятельница жен его друзей. Она добрый, легкий человек, хорошая и заботливая подруга. Бориса всю жизнь заносит налево, женившись на другой, он не переменится. Он сам все отлично понимает, зашел поплакаться, излить душу. У Петьки научился, мерзавец.

Теперь Зверев может ехать домой, продолжать веселую беззаботную жизнь. В том, что он шагает по ней счастливым победителем, никто из родственников и друзей не сомневался. Он сам создал этот миф. В спорте он скрывал, что тренируется больше и упорней других, импонировало слыть талантливым. В литературной жизни он со скромной хвастливостью рассказывал об успехах, помалкивал о неудачах. С годами он и ходить научился необычно: голова поднята, плечи расправлены, ноги в коленях почти не гнутся, не человек — скользящий монумент. Не ужился в спорте? Плевать, я могу писать романы. Среди окружающих прошел ропот недоверия, но он сел и написал. Правда, когда Зверев принес свой первый опус, то знакомый редактор, человек, относящийся к нему очень хорошо, стыдливо потупив глаза, посоветовал заняться чем-нибудь другим. Первую вещь он переписал двенадцать раз, и она была опубликована. Прошло десять лет, он печатается ежегодно. Улыбаться перестали. За спиной говорят о схематичной сюжетности, отсутствии таланта, он знает, что многое говорят справедливо, молча выжимает из себя все и еще немножко.