Николай Подраный - Волчья радуга. Бег на выживание

К дубу он вернулся обессиленный до такой степени, что ноги подкашивались в коленях, горячий пот заливал глаза, сердце стучало, как паровой молот. Отдыхать некогда, теперь главная надежда на не столь уставшие руки.

Где-то рядом раздался лай собаки. Казалось, еще несколько секунд и будет поздно. После такой гонки он физически не в состоянии оказывать сопротивление, поэтому только один выход – наверх, в крону дуба, как Робин Гуд.

Обдирая в кровь руки, он довольно быстро залез на дерево и, прижавшись к стволу, окруженный зеленым щитом листьев, замер в напряженном ожидании.

Не успел он даже немного отдышаться, как услышал топот скачущей лошади, иногда заглушаемый повизгиванием собаки.

Наступил критический момент. Не шевелясь, Ганс стал внимательно следить за происходящим внизу. Через минуту из-за деревьев показался полицейский, который медленно бежал за небольшой собачкой на длинном поводке. Буквально следом за ним на лесную дорогу верхом на оседланной лошади выехал тот полицейский, который застукал его в чужом доме.

Все ясно. Ганса спасло то, что собака низкого роста и быстро бежать по следу не могла, хотя след держала хорошо. Видимо, охотничья. Будь на ее месте немецкая овчарка, Гансу бы не уйти.

Самое главное – не шевельнуться. Малейший шорох – и все пропало, чуткого пса не проведешь на слух: он моментально отличит, треснула ветка от ветра, или ее сломал человек. Единственная надежда на ее нюх, ведь дальше идет «двойной» запах, более сильный, чем до дуба.

И действительно, поравнявшись с деревом, собака взвизгнула и еще решительнее рванула вдоль лесной дороги. У Ганса отлегло от сердца. Бальзама в душу добавило ушедшее за кроны деревьев солнце, клонившееся к западу. В лесу стало намного темнее. Первым желанием после того, как погоня скрылась из виду, было слезть и рвануть подальше от дуба, который хотя и приютил его, но мог стать и ловушкой. А ведь могут догадаться о его хитрости, а до полной темноты еще не менее часа.

Нужно уходить, силы немного восстановлены, да и на земле есть возможность маневра. Во всяком случае, он теперь знал, что, если будет замечен, то его настигнет всадник, а если просто будут идти по следу, не видя его, то все зависит от физической выносливости, как людей, так и собаки.

Спрыгнув на землю, Ганс снова замер и прислушался. На этот раз он слышал, как с той стороны, куда ушла погоня, доносится жалобный скулеж собаки, потерявшей след. Ганс уже сделал несколько шагов в сторону кустов, как вдруг услышал, что к визгу собаки, доносившемуся теперь где-то в стороне справа, добавилось ржание лошади. Вот она, удача. Нужно воспользоваться. Ганс вырос в деревне и прекрасно знал, что, обычно, находясь под седоком, лошадь не ржет, так как временно занята выполнением воли седока. Ей не до ржания. Значит, она сейчас стоит сама, привязанная к дереву. «Видимо, полицейский с разбитым носом спешился, и пошел посмотреть, не прячусь ли я в густом орешнике».

Осторожно, но довольно быстро Ганс в третий раз пошел по своему следу.

Когда, воровато оглядываясь по сторонам, он отвязывал лошадь от дерева, сзади послышался грозный оклик, и щелкнул затвор карабина.

Спасло Ганса то, что между ним и полицейским была лошадь, а может быть, и то, что полицейский замешкался на секунду.

Мгновенье – и уздечка переброшена через голову лошади, одновременно левая нога в стремя, а правой рукой захват за луку седла и резкий, громкий крик на ухо лошади. Не перебрасывая тела в седло, на боку, одной ногой в стремени, он и проскакал через всю просеку, пока не скрылся за кустами. За спиной грохнул запоздалый выстрел, срезало пулей ветку рядом с головой лошади. Все, а теперь в седло, и пока полностью не стемнело, долой из леса, и по проселочным дорогам подальше от погони. Теперь уже – пешей погони. Да и решатся ли они продолжать преследование?

Спустя десять минут Марта, рассчитавшись с водителем, вышла из машины за два квартала от дома подруги и теперь быстрым шагом направилась к аптеке рядом со станцией метро.

По пути, на минуту задержавшись в тени, Марта быстро схватила зажимом волосы, вернув тем самым себе прежний вид, сняла перчатки, спрятав их в сумочку, достала чистый носовой платок, тщательно вытерла губы от противной жирной губной помады и снова зашагала в сторону оживленного проспекта.

Так же незаметно, как флакон в реку, в ближайшую урну была брошена губная помада.

На оживленной улице поймать такси было сложнее, но, тем не менее, через двадцать минут Марта уже была возле дверей своей квартиры.

Стараясь не шуметь, девушка открыла входную дверь и, переступив порог, тут же сняла туфли. Дверь в комнату матери была закрыта, свет не горел. Закрыв тихонько дверь, Марта постояла минуту, давая глазам привыкнуть к темноте, а затем на цыпочках прошла к себе в комнату. Включив свет, быстро разделась и разобрала постель. Прислушалась. Шагов матери не слышно. После операции и санатория к ней вернулся нормальный сон.

А дальше: настольную лампу на стол поближе к окну, снять розовый сменный абажур, а на его место одеть зеленый. Включить лампу, верхний свет выключить. Теперь в ее комнате будет такое освещение ровно до полуночи.

Так они условились с Отто, что в случае успешного выполнения операции она проделает эти манипуляции. Резервное время, если операция затянется, с 05.00 до 06.00 утра. Никаких телефонных звонков.

Кто будет следить за светом в ее окнах, она не знала, то ли сам Отто, то ли кто-либо другой, причем, возможно, с дальнего расстояния. Она свою работу сделала и даже перестаралась, как ей теперь казалось, имея в виду фокус со слюной в кулаке и измазанными губной помадой пальцами. Классическая имитация орального полового акта. Фу, господи, вспоминать противно. Стоп, вот дура, оказалась в своей квартире, и уже считаешь, что все сделано.

Марта закрыла дверь на защелку, достала из сумочки перчатки, оба измазанных носовых платка и конверт из-под фотографий. Подошла к печке. Печь огромная, как шкаф, из красивого кафеля. Ко всему, что достала из сумочки, добавила для маскировки старые рваные чулки и все это подожгла.

Как только поник последний язычок пламени, Марта тщательно перемешала щипцами золу и только после этого закрыла дверцу.

Вот теперь все. Хотя нет, теперь в ванную, помыться с душистым мылом от лап герра Лютера.

После принятой ванны, ожидая назначенного времени, чтобы поменять абажур на настольной лампе, Марта прокрутила в памяти все свои действия в минувший вечер. По ее заключению, она сделала все, как было нужно.

В 22.45 Отто на небольшой скорости ехал по почти пустынным улицам Берлина. До дома, где жила Марта, оставалось около двухсот метров. Непосредственно напротив дома Отто снял ногу с педали газа и пустил машину по инерции. Скорость незаметно снижалась, впереди не было ни встречных, ни попутных машин, значит, можно отвлечься. Держа неподвижно руль, Отто повернул голову, нашел взглядом второе от угла окно и, увидев, что оно освещено зеленым светом, чему-то улыбнулся и снова поставил ногу на педаль. Докладывать шефу о проведенной операции не нужно. Завтра, как обычно, на его стол ляжет сводка происшествий по городу, где и будет сообщено, что от сердечного приступа умер у себя в машине начальник канцелярии министерства… без лишних подробностей.