Алексей Пшенов - Покрывало Изиды

–Мы ведём наш экстренный эксклюзивный репортаж из города Мэтфилд. Ещё вчера на этом самом месте,– взволнованным голосом начала она и указала на расстеленную синюю плёнку,– стояла скамейка, на которой в бессознательном состоянии были обнаружены русский шпион-перебежчик Андрей Осокин и его дочь Катарина. По словам медиков, они были отравлены каким-то неизвестным ядом. Судя по тому, что сквер был немедленно закрыт и подвергся тщательной дезинфекции, а скамейка увезена на экспертизу это было какое-то очень сильное и опасное отравляющее вещество. Два года назад Осокин и несколько обвинённых в шпионаже российских физиков были обменяны на задержанную в США группу русских нелегалов. После своего освобождения Осокин поселился в Мэтфилде, получил работу в Ост-Индском колледже и иногда читал лекции для наших спецслужб. Скотланд-Ярд не исключает, что его отравление – это тривиальная месть со стороны Москвы.

–Выключи этот бред,– затыкая уши, жалобно попросил Баишев.

–Это не бред – это реальность. Похоже, наша миссия завершена досрочно,– мрачно резюмировал Коновалов.

–Ты думаешь, это и есть тот крендель, из-за которого мы пьём здесь уже четвёртый день?

–А ты думаешь, что Мэтфилд битком набит нашими людьми?

–Я ничего не думаю…

В телефоне Коновалова пискнула СМС-ка. Он прочитал сообщение и многозначительно покачал головой.

–У меня заболела дочь. Надо срочно возвращаться ближайшим рейсом.

–Какое счастье,– не к месту радостно улыбнулся Баишев и сбросил с головы мокрое полотенце.

Глава 3. Пробуждение.

Ночное тёмно-синее небо стало понемногу голубеть и на его фоне проступили чёрные очертания далёких гор. Понемногу заснежено-белые вершины обрели розоватый оттенок, а потом из-за них вырвалось невыносимо-ослепительное солнце. От его испепеляющего света Андрей Осокин зажмурил глаза и застонал. Тут же раздались тихие лёгкие шаги, и молодой женский голос доверительно-вежливо спросил:

–Мистер Осокин, как вы себя чувствуете?

–Никак,– неопределённо просипел тот и ещё раз попытался открыть глаза, но отвыкшие от света зрачки не воспринимали даже полумрак реанимационной палаты.

Осокин снова зажмурился и стал прислушиваться к своему организму. Казалось, что не было ни ног, ни рук, ни туловища. Оставался только затуманенный мозг, в котором калейдоскопом крутились, казалось бы, давно забытые афганские пейзажи. А ещё были противный кислый привкус во рту, тошнота и неприятное першение в горле. Казалось, что кто-то засунул ему в гортань гибкий резиновый шланг. Осокин попытался прокашляться, но у него ничего не получилось – дыхательные пути не слушались и жили какой-то своей особенной жизнью.

–Что со мной?– чужим свистящим голосом спросил он у своей невидимой хранительницы.

–С вами всё в порядке. Вашей жизни ничего не угрожает,– профессионально успокоил его вкрадчивый женский голос.

Всё в порядке! Эта стандартная утешительная фраза вернула Осокину сознание лучше любого нашатыря. Он вспомнил дорогу к Мэтфилдскому вокзалу, сквер Честертона и утомлённую Катю, тревожно спрашивающую: “С тобой всё в порядке?”. Сомнений не было – их обоих отравили!

–Что с Катей?!– натужно прохрипел не на шутку встревоженный Осокин.

–С вашей дочерью тоже всё в порядке. Она находится в соседней палате.

–Она тоже отравлена?!

–Гораздо легче, чем вы,– уклончиво ответила медсестра.

–Я хочу её видеть!– напрягшись из последних сил, потребовал Осокин.

Он попытался приподнять онемело-ватную руку, но оказалось, что та прочно пристёгнута к кровати.

–Вам нельзя волноваться, двигаться и громко говорить.

–Я хочу видеть свою дочь!

–Подождите пять минут. Сейчас она придёт.

Невидимая медсестра вколола своему пациенту через капельницу успокоительное, и через пару минут он снова расслабленно задремал безо всяких тревожащих душу снов и видений.

Второй раз Осокин очнулся легче и с относительно ясной головой. Возможно, ему помогли – потому что после очередной неудачной попытки открыть глаза, он услышал не молодой женский голос, а хорошо знакомый низкий мужской баритон, принадлежавший его куратору – директору четвёртого, так называемого “русского” отдела службы Ми5 старшему полковнику Алексу Груберу.

–Андрей, как вы себя чувствуете?

–Нормально. Что с моей дочерью? Она тоже отравлена?– не открывая глаз, задал свой главный вопрос Осокин.

–В гораздо меньшей степени, чем вы. Катя уже ходит по своей палате.

–Кто и зачем нас отравил?

–А вы сами не догадываетесь?

–Неужели, мои бывшие коллеги?– выдвинул Осокин самую несуразную с его точки зрения версию..

–Абсолютно верно,– подтвердил его невероятное предположение Грубер.– В то утро двое русских агентов приезжали в Мэтфилд. И вряд их интересовал исключительно Музей Востока.

–Вы их задержали?

–К сожалению, не успели.

–Но зачем им нужно было меня травить? Тем более, вместе с дочерью?– с демонстративным недоумением спросил Осокин.

–Я хотел бы спросить тоже самое у вас,– переадресовал вопрос Грубер.– Подумайте, вы ничего не задолжали своим соотечественникам?

–А что я им мог задолжать?

–Предположим, ту самую рукопись, которая интересует и нас и Москву…

–Имеете в виду мемуары Маевского? Откуда они могут взяться у меня, если вся ваша служба искала их семь лет, да так и не сумела найти?

–Вам виднее, откуда они у вас взялись. Подумайте, как следует…,– многозначительно предложил Грубер.

–У меня нет, и не может быть никаких мемуаров,– твёрдо отрезал Осокин и вернулся к своей больной теме.– Я хочу увидеть Катю.

–Она ещё слишком слаба, чтобы самостоятельно выходить из палаты.

–Тогда привезите её в кресле-каталке.

–К сожалению уже слишком поздно – она спит. И вам тоже следует отдохнуть…

–Но Катя точно жива?– тревожно уточнил Осокин.

–Жива, и даже почти здорова,– уверенно успокоил его Грубер и, судя по звукам, поднялся со стула, собираясь уходить.

–Последний вопрос: где и чем нас отравили? Неужели в ресторане?– задержал его очередным нелепым предположением Осокин.

–Нет. Вас отравили российским нервно-паралитическим веществом “Бальзамин”, нанесённым на ручку входной двери вашего дома,– бесстрастно отрапортовал старший полковник и сухо попрощался.– Спокойной ночи!

Вопреки его пожеланию никакого спокойствия на душе у Осокина не было. Он вспомнил подозрительно липкую ручку входной двери, и всё встало на свои места. Чтобы скандальные мемуары опального олигарха Маевского никоим образом не попали в Москву, Грубер сначала отравил его и Катю, потом закрыл их в военном госпитале, а теперь предложил обменять вожделенную рукопись на свободу и неприкосновенность. Собственную и, что самое главное, дочери. Катя оказалась единственно действенным инструментом, с помощью которого контрразведчики могли вывернуть Осокину руки. А ведь как хорошо всё было задумано! После отправки мемуаров вместе с дочерью в Москву, он мог бы играть в кошки-мышки с Ми-5 всю оставшуюся жизнь. Но Грубер всё же переиграл его, и переиграл начисто. Отравление агентами Москвы! И его самого и дочери! Такого неожиданно-дерзкого хода Осокин предусмотреть не мог! Если он отдаст Груберу рукопись, то в Темза-Хаус закроют глаза на его двойную игру и всё останется как прежде. Катю отпустят в Москву, его вернут в Мэтфилд, а возможно, даже позволят улететь вместе с дочерью в Россию. А если не отдаст – то просто-напросто добьют в госпитале и выставят очередной жертвой бесчеловечного кремлёвского режима. Впрочем, сделать его и Катю жертвами режима, можно и в первом варианте. Так даже надёжнее…