Алексей Пшенов - Проект «Linkshander»

© Алексей Пшенов, 2016

ISBN 978-5-4483-2068-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В нацистской Германии в соответствии с теорией расовой гигиены леворукость считалась серьёзным физическим и психическим отклонением. Однако в отличие от других лиц, страдающих различными деструктивными расстройствами, а так же наркоманов, хронических алкоголиков и гомосексуалистов, левши не попадали ни под закон о принудительной стерилизации, ни в программу по уничтожению неполноценных личностей «Т-4». Они просто ставились на учёт в картотеке наследственности и получали определённые ограничения в социальной и профессиональной сферах. Возможно, такая лояльность объяснялась тем, что некоторые вожди Третьего Рейха сами были скрытые или переученные левши. Между тем осенью тридцать шестого года руководители родильных отделений во всех крупных городах Германии получили предписание об обязательном тестировании всех новорожденных младенцев на предмет возможной леворукости. Если результаты простейших тестов, вроде «позы фехтовальщика» и поворота головы, давали основание предположить, что родился маленький левша, то об этом следовало немедленно проинформировать департамент здравоохранения министерства Имперской безопасности. После оформления соответствующего запроса указанного младенца забирали на дальнейшее обследование в Берлин, а его матери говорили, будто у ребёнка выявлена некая опасная инфекция, и он отправлен на лечение в специализированную клинику. Иногда через две-три недели ребёнка возвращали родителям, но чаще всего они получали свидетельство о смерти от воспаления лёгких или менингита. Мало кто из матерей верил в подлинность таких свидетельств, но что на самом деле происходило с их исчезнувшими детьми, они никогда не узнавали. Может быть, маленьких левшей сразу же умерщвляли, может, использовали в каких-то секретных медицинских экспериментах, а может…

Хочешь ли ты изменить этот мир?

Сможешь, принять его как есть?

Встать и выйти из ряда вон,

Сесть на электрический стул или трон?

До конца войны оставалось всего два дня. Городок Вайсдорф, расположенный в Восточной Саксонии, никакого стратегического или экономического значения не имел, и его мизерный гарнизон, состоявший из пожилых ополченцев-фольксштурмистов и подростков гитлерюгенда, не оказал Советской Армии никакого сопротивления. Ночью наступающие войска маршем прошли через испуганно замерший город на юг, в сторону восставшей Праги, гибнущей под натиском эсэсовских дивизий, а наутро подполковник Лаптев, назначенный военным комендантом города, направился в городскую ратушу, выбирать себе рабочий кабинет. Он уже остановился на просторной угловой комнате во втором этаже, когда в пустом коридоре раздался гулкий топот сапог, и взволнованный молодой голос прокричал:

– Товарищ подполковник, где вы?!

– Я здесь, что случилось?

Лаптев вышел в коридор и увидел раскрасневшегося от бега молодого лейтенанта в расстегнутой гимнастерке с испуганно-удивленными глазами.

– Товарищ подполковник, там такое!

– Что там такое? Пленные ополченцы взбунтовались? – иронично усмехнулся офицер.

– Там трупы, – тяжело выдохнул лейтенант.

– Вы что, лейтенант, никогда трупов не видели?

– Это дети…

– Наши? – мгновенно посерьезнел Лаптев.

– Не знаю…

– Много?

– Целый дом!

Через пять минут видавший виды, латаный-перелатанный «Виллис» подполковника Лаптева въехал в распахнутые настежь ворота большого особняка на западной, выходящей к лесу окраине Вайсдорфа. Высокий трёхэтажный дом с декоративными готическими башенками по углам был обнесен высоким каменным забором, увитым диким виноградом и несколькими рядами кручёной колючей проволоки. Напротив главного входа был разлинован асфальтовый плац для построений, слева от дома располагался летний спортгородок с полосой препятствий, брусьями, турниками и песочницами для прыжков, справа – футбольное поле, обнесенное беговой дорожкой. Посреди плаца уже стоял зеленый санитарный автобус с красными крестами на бортах.

– Это что, военная школа? – спросил Лаптев у молодого лейтенанта.

– Похоже, но она какая-то очень странная. Никаких табличек нигде нет. Да и курсантам здешним надо было бы ещё в детский садик или в начальную школу ходить.

На первом этаже особняка располагались столовая, спортзал, оружейная комната и какие-то технические помещения. Со стороны кухни тянуло влажной едкой гарью. Двери повсюду были распахнуты, но ни из-за одной не доносилось ни звука. В здании царила поистине мёртвая тишина.

– А где же дети? – пройдясь по пустым помещениям, вполголоса спросил Лаптев.

Лейтенант молча указал пальцем в потолок.

На втором этаже все двери так же были распахнуты настежь. Справа по коридору шли учебные кабинеты, слева – спальные комнаты. Лаптев прошел в ближайшую к лестнице. Казалось, что все дети, на вид не старше десяти лет, мирно спали в своих кроватках. Кто, вытянувшись в струнку, на спине; кто на боку, подложив ладошки под голову; кто на животе, широко обхватив руками большую подушку. И только мраморная бледность лиц, и абсолютная неподвижность маленьких тел, говорили о том, что эти дети уже никогда не проснутся. Подполковник Лаптев снял фуражку и, отвернувшись в сторону от молодого лейтенанта торопливо перекрестился. В спальню бесшумно, словно на цыпочках, вошла высокая стройная женщина лет сорока в накинутом на плечи белом халате.

– Галина Михайловна, что с ними? Их отравили? – шепотом, словно опасаясь разбудить мертвых детей, спросил у нее Лаптев.

– Да. Похоже, вчера после ужина им сделали инъекции какого-то медленного яда. В столовой полно шприцев. Дети умерли уже во сне и ничего не почувствовали.

– А чьи это дети?

– В смысле? – недоуменно выгнула брови женщина в белом халате.

– Я имею в виду национальность. Славяне? Цыгане? Евреи?

– Нет. Похоже, исключительно немцы. Как говорится, чистокровные арийцы.

Женщина подошла к ближайшей кровати и шепотом прочитала привернутую к изголовью табличку:

– Ганс Паулер. Родился пятнадцатого марта тридцать седьмого года.

Военврач накрыла лицо мертвого мальчика одеялом и повернулась к соседней кровати.

– Томас Вейтель. Родился пятого декабря тридцать шестого года.

– Им же всего по восемь лет! – вполголоса ужаснулся Лаптев и снова перекрестился.

– В других спальнях есть и четырёхлетние. Здесь, кажется, вообще нет детей старше десяти. А на третьем этаже в двух комнатах жили девочки.