Алексей Пшенов - Проект «Linkshander»

Следователь состроил недоумённую гримасу и вместе с остальными последовал за ним.

Секретер архаичной полированной стенки был широко распахнут, а на вытертом петельчатом паласе возвышался погребальный курган из старых фотоальбомов, писем, тетрадей и папок. Воронцов нагнулся и поднял с пола выпавший из картонного альбома поблёкший чёрно-белый снимок. На нём ещё довольно молодой Курт Малер стоял на фоне новогодней ёлки вместе с женщиной, которая по возрасту годилась ему в матери и мальчиком, который вполне мог бы быть его сыном. Воронцов сосредоточенно наморщил лоб, словно решая какую-то очень сложную задачу, потом убрал фотографию в карман и обернулся к следователю, всё ещё державшему в руках лист чистой бумаги.

– Значит так. Тело Малера надо отправить на вскрытие в наш морг. Но учтите, при любом результате он официально умер естественной смертью от сердечного приступа. И чтобы ни единой буквы не просочилось в прессу. Это касается всех, а особенно тебя, – Воронцов пристально посмотрел на персонального водителя Малера.– Если в школе хоть кто-нибудь узнает, что Курт Иоганнович умер не своей смертью, я тебе собственными руками язык выдеру. В кухне можете проводить любые экспертизы, а вот здесь, – полковник обвел рукой заваленную старыми бумагами гостиную, – и в спальне ничего не трогайте. А лучше, вообще в эти комнаты не заходите. И ещё: не вздумайте проявлять никакой самодеятельности. По всем вопросам обращайтесь исключительно ко мне. Уяснили?

– Вообще-то, пока я занимаюсь этим делом. И вы мне не начальник, – негромко, но уверенно произнес следователь, убирая в папку пустой бумажный лист.

– Через час это дело у вас заберут, – так же уверенно парировал Воронцов.

– Зайца отдайте.

– Что?

– Зайца верните. Это вещдок.

Воронцов с удивлением обнаружил, что до сих пор держит в руке странную плюшевую игрушку. Он машинально протянул зайца следователю, но в последний момент, когда тот уже коснулся длинных белых ушей, отвел руку назад.

– Это не вещдок – это послание… для меня, – ответил Воронцов на недоуменный взгляд следователя.

Тот молча пожал плечами и, резко развернувшись, вышел из гостиной. Остальные сотрудники последовали за ним.

Оставшись один, полковник Воронцов ещё раз посмотрел на подобранную с пола фотографию, потом достал телефон и набрал номер своего давнего друга Лёни Ивлева.

Директор Перинатального центра «Анаитис» Леонид Сергеевич Ивлев сидел в своем кабинете и просматривал список заказанных лекарств, когда зазвонил мобильный телефон и на дисплее высветился Миша Воронцов.

– Доброе утро, Миш!

– Не очень-то оно доброе…, – не ответив на приветствие, проворчал озабоченный голос.

– Что случилось?

– У нас неприятности. Курт умер.

– Сердце?

– Да, сердце. И его остановил любимый выпускник Курта.

Бодрое утреннее настроение Ивлева резко испортилось. Он сразу почувствовал, что эта трагическая смерть давнего друга его семьи несет какие-то серьёзные неприятности лично для него.

– Когда это случилось?

– Сегодня утром.

– А когда похороны?

– Пока не знаю.

Ивлев замолчал, не зная, что ещё сказать.

– Я буду вести это дело, и мне понадобится твоя помощь, – продолжил Воронцов.

– Чем же я могу тебе помочь?

– Ты мне нужен, как специалист по психологии левшей.

– Вообще-то я гинеколог. А разве в вашем инкубаторе нет штатных психологов?

– Представь себе, больше нет. А ты левша, и Курт лично мне говорил, что из тебя мог бы выйти классный психолог.

– Ему просто было бы очень удобно работать со мной.

– Не надо так упрощать. Курт относился к тебе как к сыну и очень многое для тебя сделал.

– От меня нужны какие-то консультации?

– Не только – мне не нужен ты сам. На полный рабочий день. Я включу тебя в следственную группу, как приглашенного специалиста.

– Извини, Миша, но у меня есть своя работа. И её как всегда очень много.

– Тебе придётся на время всё оставить. Сейчас речь идёт не только о поимке очень опасного убийцы, но и о возмездии. Ведь Курт был когда-то влюблён в твою мать, и даже в какой-то степени заменял тебе отца.

– Не дави на личное, – смущённо отмахнулся Ивлев.

– В конце концов, убийство Курта ставит под угрозу и твою собственную безопасность.

– А при чём здесь моя безопасность?

– Объясню позже. Ты ещё не забыл тему своей диссертации?

– Разумеется. Но какое сейчас это имеет значение?

– Может никакое, а может и решающее. Никто не знает, что на уме у убийцы. Всё зависит от того рассказывал ли Курт своему лучшему ученику что-либо о тебе. И если рассказывал, то, что именно Ты до какого часа работаешь?

– До пяти.

– Я за тобой заеду, а ты до этого никуда из своего роддома не выходи. И запомни, официально Курт умер от сердечного приступа. Понял?

– Понял, не дурак. А когда…

Ивлев хотел ещё многое спросить, но Воронцов уже отключил свою трубку.

***

Тёплым июньским вечером одна тысяча девятьсот шестьдесят четвёртого года в родильном зале одной из московских больниц находились сразу три роженицы. Маргарита Ивлева поступила последней и на нее особого внимания не обращали, тем более, что она, закусив губы, терпела схватки молча, и воды ещё не отошли. Акушерка подбежала к ней только тогда, когда женщина, не в силах больше терпеть боль, отчаянно закричала, и уже появилась головка младенца, опутанная плотными серыми плёнками. Едва врач дотронулась до ребёнка, как он сам буквально вывалился ей в руки. Размотав истекающие влагой оболочки плодного пузыря, цепко спеленавшие крохотное тельце, акушерка положила новорожденного на правую руку и, слегка покачивая, трижды легонько шлепнула по попе. Однако младенец не издал ни звука и только вяло пошевелил повисшими в воздухе ножками, а потом начал синеть прямо на глазах. Испуганная женщина ещё несколько раз шлепнула новорожденного и, растерянно оглядевшись по сторонам, подняла голову вверх, словно взывая к чьей-то высшей помощи. Пожилая санитарка, только что принесшая в зал чистые пелёнки и полотенца, увидев бедственное положение ребёнка, решительно подошла к растерявшейся акушерке, взяла новорожденного за ножки, перевернула вниз головой и несколько раз интенсивно встряхнула. Младенец кашлянул, изо рта у него вывалился комок желтовато-серой слизи, и в родильном зале раздался писклявый детский крик.

– Слава тебе, господи, – облегчённо прошептала акушерка, укладывая ожившего новорожденного на стол.

А санитарка тем временем трижды перекрестила младенца, подобрала с кафельного пола разорванные оболочки околоплодного пузыря и быстро вышла из родильного зала.