Вадим Долгий (Сухачевский) - Декамерон 1914

– Представьте себе, в кармане собственного пиджака. Вот этого самого. Утром стал надевать, а там, в кармане, что-то… Я этот пиджак в последний раз только позавчера надевал, в тот день, когда несчастный господин Сипяго… – Он примолк.

– Да, мы еще мало знаем о мире темных сил, – изрекла многознающая госпожа Дробышевская, а настроенная более практично госпожа Евгеньева сказала:

– При известной ловкости рук кто-то мог вам и на ходу положить. Вы могли и не заметить, когда вечером разоблачались, не так ли?

– В сущности, вполне мог, в тот вечер, признаться, вина выпил с господином Шумским. Но если кто-то подсунул – то, спрашивается, зачем?

– Ну а вы-то как полагаете?

– Да, собственно, ничего я даже и не полагаю. Вот, думаю, господин профессор определит, что там было, для того и прихватил с собой. Вы ведь, кажется, химик, профессор? – обратился он к Финикуиди.

– Ну-ка, попробуем, – сказал профессор. – Дайте-ка сюда… Вообще-то для определения нужны колбы, реактивы; но… можно и проще… – С этими словами он взял со стола уксус, накапал немного во флакон, встряхнул его, затем произнес: – М-да, тут было все что угодно, но точно не глазные капли. Как мне не хватает моей химической лаборатории!

– Уж случаем не яд ли?! – испугалась госпожа Евгеньева и отодвинула от себя подальше бокал с минеральной водой.

Купец Грыжеедов, уже было собиравшийся запить сельтерской водой проглоченный ломоть осетрины, тоже поставил на место свой бокал. У остальных вид был такой, точно увидели проползающую змею.

Профессор не стал никого успокаивать.

– Не знаю, не знаю… – проговорил он. – Была б лаборатория – тогда бы… В здешних условиях не могу даже сделать пробы на заурядный арсеникум?

– На что-с? – насторожился Грыжеедов.

– На арсеникум, в быту называемый мышьяком.

– Дуня! – прервала его рассуждения Амалия Фридриховна. – Ты чем мышей травишь? Этим самым… арсеникумом?

– Мне такое и повторить-то.. Не-е, я их – порошком. Я его в аптеке в прошлом годе покупала. Да уж давно и не травила – с первого же разу мыши передохли все…

Тем временем профессор, чиркнув спичкой, стал нагревать флакон.

– Нет, во всяком случае, не арсеникум, – наконец заключил он.

Более, однако, никто из присутствующих не прикоснулся ни к еде, ни к питью.

– Так ты говоришь, инженер Шумский никак не отозвался на стук? – настороженно спросила княгиня горничную.

Та лишь покачала головой.

На какое-то время над столом повисла напряженная тишина.

– Иди постучи погромче, – приказала Амалия Фридриховна. – А если не отзовется – что ж, тогда будем ломать дверь.

И в этот самый момент…

– А вот и я! – послышался из темной прихожей разбитной голос, как у циркового гаера. – Прошу вели… вилле… великодушно простить за опоздание…

С этими словами в гостиную вступил никто иной, как господин Шумский. И хотя он едва передвигал ноги, но был вполне себе жив и даже здоров, если не считать того, что был он, совершенно очевидно, пьян, причем пьян что называется до чертиков.

– Дает инженер! В стельку наклюкался! – резюмировала его появление Ми

– Мне пок-казалось, вы тут что-то хотели л-ломать? – обрушившись в кресло, спросил Шумский. – Это вполне даже можно! Только чур, я командую, п-поскольку я – инженер! Итак, что л-ломать будем, господа? Л-ломать – дело хорошее. Ломать – не строить!

Ему долго объясняли, что ничего, слава Богу, ломать уже не надобно, а он все хорохорился и рвался в бой, с трудом удалось его угомонить и усадить в кресло. Но вообще-то все искренне радовались его появлению, ибо это и впрямь было первое радостное событие за все утро.

– – —

…………………………………………………………………………………………………….

…………………………………………………………………<���…> мы же с профессором Финикуиди тем временем играли в шахматы. Семипалатников, Грыжеедов, Кокандов и Львовский, стоя по сторонам, наблюдали за нашей игрой. Инженер Шумский похрапывал, лежа там же, в гостиной, на кушетке.

Вообще-то я играю весьма недурственно, однако тут мысли мои витали где-то на отдалении, я допускал одну промашку за другой, и наконец профессор, объявив мне шах, сказал:

– М-да, в такой позиции господин Ласкер на вашем месте, пожалуй, уже сдался бы.

– Да, да, сдаюсь, – поспешил согласиться я.

– Еще одну партию?

– Как-нибудь в другой раз, нынче я, право, как-то не в форме.

– Понимаю, – кивнул профессор. – Я, знаете ли, тоже чувствую себя не в своей тарелке после случившегося, все думаю…

– О призраке этом?.. Как бишь его, черт?!..

– Вот уж в мыслях не было держать в голове! Призраки, как известно, – объекты, в природе не существующие, посему и раздумывать о них – пустое… На душе, однако, тревожно, правда, по совсем иной причине.

– По какой же? – полюбопытствовал Кокандов.

– Да тревожно и зыбко нынче все на планиде нашей, крутящейся в мироздании. При нашей нынешней оторванности от мира, остается лишь гадать, что там … – он махнул рукой на пейзаж за окном, – что там сейчас происходит. Неспокойно, ох, неспокойно вступаем мы в завершение Эры Рыб!..

Грыжеедов прокашлялся, затем сказал:

– Осмелюсь вставить… Вы, конечно, человек университетский, не мне чета, касательно ваших «эр» ничего не смыслю, могу опираться лишь на здравое чувство. Так вот, оно мне говорит: ничего там плохого не происходит, и движемся мы исключительно к лучшему.

– О да! Все к лучшему в этом лучшем из миров! – иронически отозвался профессор. – Вы мне напоминаете господина Панглоса 13 13 Персонаж философской повести Вольтера «Кандид». .

– Виноват, с этим господином не знаком-с, но если бы он при мне произнес эти слова, то я не стал бы ему возражать. Видит Господь – хоть мы и наша матушка Россия в достатке натерпелись уже всяческого, но теперь притихло все на долгое-долгое время, и в обозримом будущем не ждут нас ни войны, ни эти, ну их к лешему, революции.

– Да, бытует и подобное мнение, – кивнул Финикуиди. – Профессор Менделеев из Петербурга… мы с ним как раз на эту тему беседовали незадолго до его смерти… так вот, он даже, знаете ли, прогноз составил на случай столь благоприятного развития. По его подсчетам, в этом случае к началу Эры Водолея, лет, стало быть, менее, чем через сто, население нашего отечества превысит миллиард (каково?!), а по промышленному производству мы превзойдем не то что какие-то там Североамериканские штаты, но даже Францию, и даже самою Великобританию.

Грыжеедов воскликнул:

– А что! И переплюнем, непременно переплюнем! Верю я в нашу Россию-матушку! Да Россия, если ей только не мешать…

Господин Семипалатников улыбнулся своей надменной улыбкой – трудно определить, то ли в знак согласия с этими словами, то ли внутренне отторгая их, а Финикуиди сказал: