Чингиз Абдуллаев - Объект власти

– Иногда проверяют, — возразила Рита. Она подошла к окну. По перрону проходил милицейский патруль. Рита быстро задернула занавеску.

– Завтра вернешься в Москву, — распорядился Гейтлер. — И как только выйдешь с вокзала, сразу забудь о своем паспорте на имя Макуловой. Показывай другой. Ты меня поняла?

– Ты напрасно каждый раз так беспокоишься, — ответила Рита, — я сделаю все, как ты сказал.

Он сел на полку. Достал носовой платок, чтобы вытереть лицо, но вспомнил про грим и наклеенные короткие усы и бородку. Осторожно дотронулся только до лба, убрав капельки пота.

– Осталось совсем немного, — устало проговорил Гейтлер. — Потом уедем отсюда навсегда. И найдем какой-нибудь остров.

Она улыбнулась. Ей не хотелось ему напоминать, что он говорит об этом острове уже не в первый раз. Может, таким образом успокаивает себя? А ей было спокойно и хорошо рядом с ним, и больше она ни о чем не думала.

По радио объявили, что состав отойдет через минуту. Гейтлер протянул руку и открыл дверцу купе, которое сразу же наполнилось свежим воздухом. Затем поднялся и вышел в коридор. По коридору протискивалась невероятно полная дама с тремя огромными тюками. Она все время застревала и толкала саму себя, чтобы пройти дальше. Гейтлер с интересом за ней наблюдал. Наконец она поравнялась с ним.

– Пятое купе? — устало спросила она.

– Третье, — ответил Гейтлер.

Женщина вздохнула. Гейтлер отступил в купе, и она протиснулась мимо него. Когда она в очередной раз застряла, он ее слегка подтолкнул. Женщина с тюками двинулась дальше. Рита улыбнулась.

– У тебя это хорошо получилось, — заметила она, показав на женщину.

Гейтлер кивнул в знак согласия и улыбнулся в ответ. Состав медленно тронулся с места.

В семь часов вечера они приехали в небольшой ресторанчик «Марио», расположенный в тихом переулке. Дронго любил итальянские рестораны и знал толк в итальянской кухне. Он сделал заказ, выбрав бутылку хорошего итальянского вина «Бароло» девяносто третьего года. В небольшом зале играла тихая итальянская музыка. Когда они приехали, посетителей было не так много, но постепенно зал ресторана заполнялся.

Едва выйдя из здания ФБР, они перезвонили Машкову, уже знавшему о допросе Бачиньской. Звонок поднял генерала с постели: в Москве было около трех часов ночи. Машков подтвердил, что группа сотрудников уже готова начать проверку автомобильной фирмы, в которой Олеся видела «заказчика». Пожелав успеха своим коллегам, генерал отправился досыпать, а Дронго и Нащекина поехали в ресторан, где теперь и сидели, пробуя разнообразные блюда современной итальянской кухни.

Он рассказывал о своих путешествиях по разным экзотическим странам, в частности, вспоминая поездки в Аргентину и Африку, а Нащекина внимательно слушала. Дронго был хорошим рассказчиком, и она чуть рассеянно улыбалась. Когда подали основное блюдо, Дронго попробовал вино и неожиданно замолчал. Затем спросил:

– Кажется, вы меня не слушаете?

– Нет, слушаю, — возразила она.

– А мне показалось, что вы не столько меня слушаете, сколько пытаетесь догадаться, как поведет себя сегодня ваш напарник. Буду ли я столь же настойчив, как Саймонс, или поступлю, как в Берлине?

Женщина слегка покраснела:

– Вы всегда читаете чужие мысли?

– Это ответ?

Эльвира пригубила вино, затем с вызовом ответила:

– Да. Вы же знаете, что нравитесь мне. И если бы в Берлине вы повели себя, как Саймонс, возможно, я не была бы столь категорично против.

Кажется, на этот раз чуть покраснел сам Дронго:

– Мне остается только пожалеть, что я вел себя так глупо. — Он поднял бокал с вином: — За вас. Я немного боялся вас скомпрометировать. Учитывая, что я иностранный эксперт и к тому же лицо, находившееся под некоторым подозрением…

– Не нужно, — перебила его Нащекина. — Ох уж эта идиотская привычка наших руководителей: подозревать всех и каждого. Но, согласитесь, что у них были на то основания… Есть факты, которые они обязаны были проверить…

– Разумеется. Поэтому я и вернулся во второй раз. Мне показалось важным доказать, что еще существуют относительно нормальные и порядочные люди. Кроме того, я люблю Москву и мне трудно без этого города, как невозможно существовать без родного Баку или без Рима, где находится моя семья.

– За вашу семью, — подняла она бокал.

– И за вашу, — улыбнулся Дронго.

В девять часов, когда они заканчивали ужинать, зал ресторана был почти полон. На десерт Нащекина взяла капучино, а Дронго попросил принести ему зеленый чай. Расплатившись, он помог ей подняться, и они вышли из ресторана. Отсюда до их отеля было далековато, предстояло пересечь всю центральную часть города. Поднимался сильный ветер, было холодно, не более десяти градусов по Цельсию, хотя термометры во многих местах показывали температуру по Фаренгейту. Дронго поднял воротник плаща, его спутница поежилась и плотнее запахнула длинный легкий светлый плащ.

– Пройдем пешком? — предложил Дронго. — Хотя до отеля не близко…

– Тогда возьмем такси, — предложила она в свою очередь. — Уже десятый час. Мне кажется, будет неправильно, если мы снова проведем ночь на разных этажах.

Он смущенно кивнул в знак согласия. Затем повернулся к ней. Увидел ее глаза. Второй поцелуй был более продолжительным. И тот же вкус карамели на губах. Дронго чуть отстранился. Эльвира улыбалась. Ему все еще казалось неудобным воспользоваться таким случаем и войти к ней в номер. Он отвернулся, чтобы посмотреть на дорогу. Шагнул на проезжую часть, поднимая руку. Рядом почти тут же затормозила какая-то машина, но он никак на нее не отреагировал, ведь это было не такси. Ему вдруг подумалось, как приятно чувствовать на себе взгляд своей спутницы. Дронго снова повернулся к ней. Поцелуй подействовал на него как бокал шампанского. И тут он интуитивно ощутил опасность, успел услышать за спиной быстрые шаги и увидеть, как у Нащекиной резко изменилось выражение лица. Но было уже поздно. В этот момент его ударили по голове. Последнее, что он услышал, был ее крик.

В этот день Машков приехал на работу к девяти часам утра. Когда привели Дзевоньского, он удовлетворенно кивнул. Арестованный был чисто выбрит, от него даже пахло неплохим парфюмом. Машков настоял, чтобы в камеру передали тот самый парфюм, которым Дзевоньский обычно пользовался. Это был довольно дорогой «Van Cieef amp; Arpelz». И теперь его аромат придавал допросу своеобразный оттенок, делая их встречи не столько трагическими, сколько трагифарсовыми.

Пока Дзевоньскому подключали аппаратуру, он молчал. Но когда обнаружил, что его не будут колоть, с удивлением посмотрел на Машкова: