Петер Випп - Совершенно секретно

Посетитель оказался полным, угодливо улыбающимся человечком. Вошёл он робко, и было видно, что шикарная обстановка салона его явно угнетает. Коллинз вежливо предложил сесть. Посетитель осторожно присел на серые подушки дивана. Взглянул на ожидающего Коллинза. Потом отвернулся, прикрыл левый глаз рукой и, аккуратно положив свой стеклянный глаз на белоснежный носовой платок, протянул Коллинзу.

Коллинз наблюдал эти манипуляции со смешанным чувством любопытства и брезгливости. Достал из шкафчика возле окна открытую коробочку с ещё одним стеклянным глазом и пододвинул её по крышке стола своему гостю. Затем стал осторожно разнимать принесённый ему глаз.

Посетитель чуть-чуть улыбнулся, когда Коллинз извлёк из стеклянного глаза три микрофильма. Микрофильмы были намотаны на маленькие катушечки. Коллинз подошёл к окну и развернул перед собой одну из принесённых плёнок. Его рот дёрнулся.

— Слабо…

Посетитель быстро пояснил:

— Одна из плёнок оказалась перепроявленной. Я только положил плёнку в проявитель, как вдруг ко мне пришли…

Коллинз просматривал вторую, более чуткую плёнку.

— Кто пришёл? — спросил он рассеянно.

Посетитель замолчал в замешательстве.

— Зашли… зашли эти, из организации «Народная солидарность»… Я, видите ли, состою в этой организации.

Коллинз свернул плёнки.

— Да, — сказал он, кивнув головой, — это замечательно, что вы состоите в этой организации. Есть ещё что-нибудь новое?

Толстяк встал с дивана.

— Я получил путёвку на курорт, на берег Чёрного моря. За хорошую работу.

— Ого! — насторожился Коллинз. — И у вас на руках эта путёвка?

Посетитель достал из старенького бумажника путёвку и положил её на стол.

— Это нужно взять на заметку, — сказал Коллинз. — Да, распишитесь.

Он достал из бокового кармана тоненькую пачку денег, отсчитал пять раз по пятьдесят марок и пододвинул своему посетителю.

— Пересчитайте!

Толстяк педантично вывел свою подпись. Коллинз переписал в записную книжку данные путёвки.

— Там должно быть точно, — сказал он вполголоса. — Вы пересчитали?

— Двести пятьдесят марок, — слегка разочарованно откликнулся посетитель.

Толстяк отдал расписку Коллинзу и спрятал полученные деньги в какое-то тайное отделение бумажника. Тем временем Коллинз медленно выводил на бланке расписки цифры, одну за другой, справа налево. Вначале он нарисовал ноль, затем второй, потом в задумчивости вывел чёткую пятёрку.

Час спустя на том самом столе, на котором только что произошёл обмен стеклянными глазами, Хансен устанавливал метровую деревянную фигуру апостола. Коллинз вошёл в салон и, прищурив глаза, окинул фигуру апостола взглядом знатока. От старости и дыма благовоний, многие годы воскуряемых у её подножия, дерево статуи пожелтело. Даже на несведущего человека фигура производила впечатление своей изысканной простотой, какой-то особенной резкостью черт лица, за которыми угадывалась рука большого мастера.

— Стоит целую кучу денег, майор! — сказал Хансен.

— Искусство всегда стоит массу денег, мой дорогой… — подтвердил Коллинз.

— А доставка, майор! — засмеялся Хансен. — В любом случае вас не надули с этим апостолом. Он стоял у алтаря в Бреславле, продавец за это ручался.

— Чудесно, Хансен, чудесно, — Коллинз широко и благосклонно улыбнулся Хансену.

— Будут ещё поручения, майор?

Коллинз нежно прикоснулся к дереву статуи.

— Можете смеяться надо мной, Хансен, но я как-то купил весь алтарь…

Хансен взглянул на него удивлённо.

— Весь алтарь?

— Часть за частью, фигуру за фигурой, — продолжал Коллинз.

— И, разумеется, вы его перепродали дальше, майор?

Коллинз вздохнул.

— Разумеется, Хансен… Эти древние пеньки — любимая игрушка наших миллионеров. Я бедный майор, Хансен, не буду же я украшать вот такими апостолами свой комод.

Коллинз снял апостола со стола и бережно запер его в стенной шкаф. Повернулся к Хансену и наставительно заявил:

— Каждый, кто хоть сколько-нибудь разбирается в делах, может по меньшей мере столько же заработать на распаде какой-либо древней культуры, как и на строительстве новой.

Хансен пожал плечами, он казался чем-то расстроенным.

— Сожалею, майор… Я в этих делах не разбираюсь.

— Это не каждому дано, Хансен, — Коллинз дружелюбно обнял Хансена за плечи и провёл в соседнюю комнату, где на большом письменном столе лежали ещё влажные фотографии, одна рядом с другой.

— Подойдите ближе, тут вас кое-что заинтересует.

Фотографий было много. На одной Хансен сразу же узнал здание министерства связи ГДР. Затем следовали детально сфотографированные двери, лестницы, входы и выходы, интерьеры различных комнат, уставленных аппаратурой связи. Профану всё это собрание снимков неизвестного назначения могло бы показаться совершенно неинтересным, но Хансен не смог удержать восхищённого восклицания:

— Доннер веттер! Ну и работка!.. Хороша…

Хансен стал просматривать фотографии. Коллинз довольно улыбался.

— Вот это и есть телеграф восточноберлинского правительства, — сказал он. — Снаружи, изнутри… Личный состав работников, служба охраны, расположение кабелей питания, выключатели, бильдтелеграф… Да вы сами видите.

Коллинз взглянул на часы.

— Просмотрите всё это внимательно. Понадобится ещё что-нибудь — человек до шести часов в вашем распоряжении. Но только до шести часов, так как он уезжает на целых две недели.

Коллинз направился к двери.

— Как, Хансен, что-нибудь подходящее на сегодняшний вечер подыскали? — спросил он неожиданно.

Хансен подсел к письменному столу и, внимательно разглядывая фотографии, ответил с ленцой:

— Рекомендовали мне тут один кабачок… «Золотая подкова». Говорят, удачное соединение скакового манежа и бара…

Вечер сверкал огнями неоновых ламп. Красными, зелёными, синими… Настоящий водопад света то отражался в асфальте, то молниеносно взбирался на тёмные стены зданий, чтобы рассыпаться в вышине, где-то над крышами, в оранжевом небе. Сквозь гостеприимно открытые двери многочисленных баров и пивных доносились дробные и визгливые звуки различных музыкальных устройств. В подъездах заведений стояли швейцары и вели охоту за колеблющимися клиентами.

— «Золотая подкова»! Новинка! Это невиданное зрелище, господа! Выпивка без всяких ограничений! Умеренные цены!

Дверь в бар своей формой напоминала большую подкову, да и швейцар в том же духе: по-кавалерийски кривоногий, в яркой жёлто-сине-алой униформе — прямо жокей с картинки.