Дональд Гамильтон - Засада

Она подошла ко мне и передала стакан.

— А тебе не надо укладывать меня в постель только потому, что я кажусь тебе утомленной. Если бы я была мужчиной, здоровым и сильным, ты бы сам попросил меня прикрыть тебя, разве нет? Это было бы в порядке вещей. Вот я и прикрыла тебя.

Потом она взяла тюбик, открыла крышку, выдавила короткого червяка себе на ладонь и подозрительно понюхала.

— Похоже, эта мазь и впрямь должна помочь. Как ты себя чувствуешь?

— Замечательно. Нас, ветеранов невидимого фронта, не так-то легко поджарить. У нас железные кости и носорожья шкура... О-ой!

Она наложила мазь на ожог, точно была самой обычной девушкой, а не психопаткой с комплексом неприятия мужского тела. Немного удивленный, я не мог отвести взгляда от ее лица. Оно было бледным и решительным. Она сосредоточилась на своих действиях, стараясь не смотреть мне в глаза. Одно плохо — делала она это довольно неумело.

— Эй, полегче! — взмолился я.

— Эх ты! — сказала она почти нежно. — Ты с этой грудастой стервой, которая разгуливает в исподнем, как дешевая шлюха. Черный пеньюар! А уж чулки — чистый нейлон, черный цвет — в это-то время года! Ну, как вам это понравится? — она приступила к моей груди. — Откинься чуть назад.

— Эге, Худышка, — заметил я. — Да ты, видать, любитель подглядывать! Вот ты кто, оказывается.

— Окно было раскрыто. Тебе так уж необходимо было ее целовать?

— На сопроводительной инструкции сказано: втирать легкими движениями! — отозвался я. — Массаж не требуется, куколка! Этот городишко, похоже, кишит женщинами с садистскими наклонностями. — Она немного поумерила пыл. Я бросил на нее хитрый взгляд. — А что мне нужно было делать — заводить интеллектуальную беседу с дамой в пеньюаре, дожидаясь, пока ее партнер вылезет из койки и прибьет меня? А тебе-то что, кстати?

Я хотел только тронуть ее слегка, как бы невзначай, но, похоже, в тот вечер мои легкие прикосновения ни к чему хорошему привести не могли. Она тут же отдернула руку. И через мгновение отошла от кровати и как-то странно стала на меня смотреть. Ее глаза округлились, и в них заплясали желтые искорки. Она взглянула на липкие пальцы правой руки, потом на тюбик в левой ладони — тоже липкий. Она огляделась в поисках тряпки, чтобы вытереть мазь с рук, но ничего не нашла. Она уронила тюбик на пол и, развернувшись, бросилась к двери.

Но я уже был на ногах. Правда, она бы опередила меня, если бы дверная ручка хорошо работала, а ее пальцы не были бы скользкими. Оба эти обстоятельства дали мне фору, и я вмиг оказался рядом с ней. Я схватил ее за плечи и ногой захлопнул дверь. Она вдруг окаменела в моих объятиях. — Не прикасайся ко мне!

— Перестань! Мы же решили покончить раз и навсегда с этими играми в недотрогу, не забыла? Все равно ведь итог будет таким же, как в случае с игрой в молчанку.

— Пусти меня, — прошептала она. — Пожалуйста. Я отпустил ее. Она повернулась ко мне, стараясь не дотрагиваться до платья липкими пальцами.

— Извини, — тяжело дыша, прошептала она. — Я... просто дура. Истеричка. Все уже прошло.

— Ну и хорошо.

— Доктор Стерн все мне объяснил. Он называет это трансференцией. Так, кажется. Вот и все. Просто трансференция.

— Ну, конечно — трансференция.

— Это вполне естественная реакция, — продолжала она. — То есть ты тут ни при чем. Ведь ты, в конце концов, спас мне жизнь.

— Я и двадцать четыре бойца полковника Химинеса.

— Но ведь они не заработали себе мозоли, вынося меня на носилках. Они же... Не поили меня молочными коктейлями и не забавляли меня разговорами на протяжении всей дороги через континент, точно я нормальный человек, а не полуживой труп. И ведь они не увезли меня оттуда, где эти живодеры хотели разобрать мой мозг по частям, точно сломанные часы, и вставить новые колесики и пружинки, не спрашивая моего согласия... Пусти меня, я уйду к себе, Эрик. Пожалуйста!

— Ну конечно!

Она не шелохнулась.

— Черт побери, — прошептала она. — Ты же самый обыкновенный мужчина — ну, немножечко выше прочих. Да ты и не особенно-то джентльмен. То есть ты не гнушаешься так все устроить, чтобы даже при выполнении задания посягать на женщину... Задание! Да я же видела тебя в деле! не такой-то ты и отважный: ты стонешь и корчишься от боли, как все. Я слышала эти стоны. Не понимаю, почему... То есть я хочу сказать, в тебе ничего особенного нет. И я не понимаю, почему все женщины... Эрик!

— Да?

— Выгони меня. Открой дверь и вышвырни меня. Это просто трансференция. Простой психический феномен. Ведь это же нечестно: заставлять меня стоять здесь и разыгрывать перед тобой целый спектакль. Это нечестно — насмехаться надо мной.

— Мне вовсе не смешно.

В комнате вдруг стало тихо. Она слегка покачала головой, глядя на меня. Потом шагнула ко мне — или я к ней, уже не помню, как все произошло. Потом мы замерли. Надо было подумать о самых бытовых мелочах.

Кто-то из нас рассмеялся, может быть, мы оба, не помню. Шейла быстро повернулась ко мне спиной.

— Если ты все-таки не намерен меня вышвырнуть, — прошептала она, — тогда помоги мне снять платье, а то... а то ты перемажешь меня этой чертовой мазью!

Проснулся я с острым чувством страха. Поначалу я не мог вспомнить, что же я такое натворил. Но ощущение было такое, что — Нечто непростительное. Я сел в постели и огляделся. В номере я был один. Шейлы и след простыл. Она ушла среди ночи, забрав с собой свою одежду.

Я натянул штаны и, подойдя к зеркалу, взглянул на себя. Единственное, что в моем отражении мне понравилось, так это орнамент из ожогов и волдырей на груди — они были очень привлекательными, взять за руки, за ноги и медленно поворачивать над раскаленными углями, как поросенка на вертеле. Подонок, который воспользовался иррациональным комплексом обожествления героя и благодарности, развившимся у больной и запуганной девушки, за которую ты несешь ответственность.

— Мистер Эванс? — раздался внезапный стук в дверь, от которого я чуть вздрогнул.

Шейла! Я подбежал к двери и распахнул ее. Она стояла, держа в обеих руках по картонному стаканчику с кофе: вполне здоровая и совсем не запуганная, в белой рубашке с коротким рукавом и светло-коричневых полотняных брючках, в которых она путешествовала со мной несколько недель назад в “универсале”. Только теперь они были чистенькие и отглаженные. Если не считать этих брючек, которые, надо сказать, являются наименее вожделенной мною частью женского туалета, она выглядела уже совсем как женщина, а вовсе не как нервный ребенок — впервые за все время, что мы были знакомы.

Она прошла мимо меня. Я закрыл за ней дверь. Когда я обернулся, она внимательно стала рассматривать меня.

— В чем дело, милый? — спросила она. — У тебя ужасный вид. Ты переживаешь запоздалый шок от случившегося вчера? Дай-ка я посмотрю твое плечо.