Чингиз Абдуллаев - Всегда вчерашнее завтра

Напрасно вы так грубо толкнули соседку.

— Надо было разрешить ей войти в дом? — нахмурился Потапчук.

— Метод насилия не всегда срабатывает, Потапчук. Я понимаю, ваш личный опыт говорит несколько о другом, но все равно постарайтесь понять и меня.

В аэропорту они кивнули друг другу и расстались. Дронго нашел машину и поехал в гостиницу — домой ему возвращаться не стоило. По дороге он остановил машину и позвонил Владимиру Владимировичу.

— Добрый вечер, — сказал в трубку, — это аптека?

— Нет, вы ошиблись номером. Здесь никогда не было аптеки, — узнал его голос Владимир Владимирович, — я живу в этом доме уже восемь лет.

Дронго повесил трубку. Они разработали свою систему кода на все случаи жизни. На этот раз Владимир Владимирович дал понять, что его телефон прослушивается, но завтра утром в восемь часов в булочной на углу, рядом с его домом, он оставит сообщение для Дронго.

Без десяти восемь Дронго уже стоял недалеко от булочной, наблюдая за магазином. Ровно в восемь часов появился Владимир Владимирович. Он медленно шел, опираясь на палку, по-прежнему строгий, сохранивший армейскую выправку.

Через минуту он вышел из булочной и так же молча проследовал домой. Дронго внимательно наблюдал, но признаков слежки не заметил. Тем не менее он знал: в таких случаях всегда лучше немного перебрать с конспирацией, чем чуть-чуть недобрать.

Он осмотрелся еще раз и вошел в булочную. Под одним из прилавков для него уже было оставлено сообщение. Он подошел к прилавку, словно собираясь выбрать, какой именно хлеб хочет купить. Провел рукой с левой стороны. Нащупал прикрепленную записку. Он забрал ее и попросил миловидную девушку-продавщицу дать ему одну булку.

Расплатившись, вышел из булочной.

Булка оказалась вкусной. Он жевал ее на ходу, быстро удаляясь от магазина.

Только когда такси отъехало достаточно далеко, Дронго развернул записку. Так и есть, старик зашифровал ее привычным способом. Значит, положение гораздо серьезнее, чем считал сам Дронго.

В номере гостиницы «Россия», где он остановился этой ночью, Дронго быстро расшифровал сообщение.

«Меня вызывали на допрос в ФСБ. Дело об убийстве Лякутиса ведет полковник Алексеев. Его интересуешь ты и исчезнувшие документы. Кроме Савельева, в группу входили Лозинский, Семенов, Потапчук. Двое последних — „ликвидаторы“. Думаю, они сняли наблюдение, но все равно больше не звони. Будь осторожен. Они начнут искать знакомого Савельева в Германии».

Полученное сообщение подтверждало все то, о чем Дронго уже знал или догадывался. Он сжег бумагу и долго разминал пепел, задумчиво глядя перед собой. Потом взял чистый лист бумаги. Сначала убили дипломата в Вильнюсе. Потом Лякутиса. Теперь это убийство Лозинского. Действует кто-то безжалостный и страшный, решивший не останавливаться ни перед чем. Он задумчиво посмотрел на фамилии уже убитых людей. И нарисовал большой вопросительный знак. Кто будет четвертым?

Сжег и эту бумагу, так же тщательно разминая пепел. И только затем отправился завтракать, вспомнив, что ничего с утра не ел, кроме вкусной булочки, купленной в булочной рядом с домом Владимира Владимировича.

В час дня он уже ждал у магазина Потапчука. Тот пришел на встречу один, пешком.

— Я взял два ствола, — сообщил деловито он, — для вас, на всякий случай.

— Надеюсь, они относительно «чистые»? — уточнил Дронго.

— Этого я не знаю. Какая нам разница! Главное, стрелять из них можно. Это «ПМУ», новая модель.

— У вас что, склад оружия? — улыбнулся Дронго.

Потапчук в ответ только махнул рукой.

— Сделаем так, — предложил Дронго, — я буду у церкви и потом войду в этот пивной бар. А вы находитесь рядом, подстрахуете меня. Если убийцы знали Лозинского и вычислили его местонахождение, значит, они могут знать и вас.

Поэтому будьте внимательны, если я не выйду через пятнадцать минут, можете входить. Но только не раньше, чем через пятнадцать минут. Давайте сверим наши часы.

— Возьмите пистолет, — предложил Потапчук, протягивая оружие.

Дронго оглянулся.

— Зайдем в подъезд, и вы мне его дадите, — согласился он. — И запомните: никаких самостоятельных действий. Вы меня поняли? Я надеюсь, еще помните, что вы офицер КГБ, хотя и бывший.

— Понял, — кивнул Потапчук, — не волнуйтесь, я человек дисциплинированный.

Подожду ровно пятнадцать минут.

Когда они вошли в подъезд и Дронго взял оружие, он спросил:

— А чьи трупы вы показывали вместо Савельева и Семенова? Специально кого-то убили для этого?

— Это наши водители. Ребята погибли случайно, а Савельев был тяжело ранен, — признался Потапчук, — никого мы специально не убивали. Мы же не звери.

— Достаточно спорное утверждение, — пробормотал Дронго, но возражать не стал.

Они приехали к указанному месту в половине третьего. В малолюдной церкви было достаточно тихо.

— Этот священник еще служит? — уточнил Дронго.

— По-моему, нет, — улыбнулся Потапчук, — он уже давно «Сникерсами» торгует. Устроился неплохо. Не то что мы.

Дронго не стал возражать, кивнув на прощание напарнику, пошел в церковь.

Будучи атеистом, он с трудом мог поверить в гневного старца, ожидающего его наверху. Так же он не признавал и бессмертную душу. Но вот в высший разум или в космическую теорию появления человечества он верил безусловно.

Особенно поразило Дронго одно из сообщений английского журнала. Путем сложных математических вычислений ученые получили ошеломляющий результат. Чтобы из простейшей клетки или той протоплазмы, которая составляла сущность живого организма на Земле, развилась столь высокоорганизованная жизнь, как человек и его сознание, необходимо время, примерно равное тому, какое затратила бы обезьяна, попытавшаяся построить путем бросания кирпичей Букингемский дворец.

Ученые просчитали, что для такого развития должно было пройти гораздо больше времени, чем жизнь существующей Вселенной.

Это служило и одним из подтверждений космической версии появления человечества, что не мешало представителям всех религий заявлять о существовании высших небесных сил. Впрочем, сам Дронго относился к ним достаточно скептически. Религиозные деятели в массе своей представлялись ему глупыми и неустроенными людьми, зачастую не верящими в идеалы, которые они проповедовали. Лишь истинные подвижники и немногочисленные романтики еще поддерживали авторитет мировых религий, сильно пострадавший от авантюристов и проходимцев всех направлений и мастей.

Тем не менее Дронго всегда с большим чувством уважения относился к истинно верующим, понимая, что нельзя отнимать у человека столь желанную мечту. Более того, находясь в той или иной стране, он всегда находил время зайти в костел или мечеть, храм или церковь, понимая, что такие места в конечном счете являются концентрированным выражением духа данного народа и его воззрений.