Чингиз Абдуллаев - Всегда вчерашнее завтра

В прохладной полупустой церкви молились несколько старушек.

Он ждал до тех пор, пока наконец минутная стрелка на часах встала ровно на двенадцать. Только тогда он вышел из церкви, пересек площадь и вошел в пивной бар, расположенный напротив. Здесь, несмотря на дневное время, было довольно многолюдно. Громко играла музыка. За столиками сидели в основном молодые мужчины, но были и женщины.

Он прошел в угол и заказал для себя рюмку коньяка, который не очень любил, и кружку пива, которое вообще не пил. Развязная молодуха, принимавшая заказ, презрительно сморщилась. Здесь клиенты выпивали по десять-двенадцать кружек пива. Она удалилась, явно недовольная столь маленьким заказом.

Дронго оглядел зал. Почему здесь так много людей? Все-таки рабочий день в разгаре, а в зале полно молодежи. Или ему это просто кажется?

Через некоторое время в зал вошел высокий человек в светлом плаще. Он направился к свободному столу недалеко от Дронго, заказал себе водки и пива.

Когда официантка приняла заказ, к незнакомцу вдруг приблизился один из шумной молодой компании. Дронго услышал, как подошедший спросил:

— Вы Сарычев?

И в этот момент все сразу смешалось. Мужчина попытался вскочить, но к нему из разгулявшейся компании метнулись сразу несколько человек. Перевернулся столик, зазвенела разбитая посуда. Мужчина успел выстрелить из пистолета лишь один раз, в потолок, его тут же прижали лицом к столу, выворачивая руки.

Сразу после разговора с Владимиром Владимировичем Алексеев затребовал дела двух бывших офицеров КГБ — Мушкарева и Сарычева. Оба были на пенсии, в отличие от Локтионова, сумевшего приспособиться и сделать карьеру уже при другом режиме.

Петр Васильевич Мушкарев осенью девяносто первого ушел по болезни.

Впрочем, подобная формулировка в те месяцы, когда беспощадный меч недалекого «прораба» разрушал одну из самых лучших спецслужб мира, была достаточно распространена. Именно Мушкареву Алексеев и позвонил, попросив разрешения приехать. Старик охотно дал согласие, и вскоре Алексеев уже пил чай в большой квартире, где, кроме самого хозяина дома и его супруги, жил сын со своей женой и двумя детьми. Бывший сотрудник КГБ оказался смешливым старичком с хохолком торчащих седых волос.

— У нас к вам важное дело, — признался Алексеев, — хочу с вами посоветоваться.

— Хорошо еще, что вспоминаете старика, — добродушно сказал Мушкарев, — я думал, вы меня уже забыли совсем, списали в архив.

— Нет, конечно, — несколько лицемерно сказал Алексеев, — просто у нас возник сложный вопрос, и я хотел бы получить вашу консультацию.

— Чем могу, конечно, помогу. Все-таки сорок три года службы…

— В августе месяце вы все время делали доклады у Крючкова, — напомнил Алексеев, — июль — август, как раз перед самым ГКЧП.

— Помню. И даже на Кубу вместе летали. Тогда Крючков отправился на Кубу и меня с собой взял.

— Кроме вас, основными докладчиками были почти постоянно Локтионов и Сарычев. Вы их помните?

— А как же, — оживился старик. — Вы варенье себе кладите, не стесняйтесь.

Локтионов сейчас у вас работает. Генералом стал. Впрочем, не удивляюсь. Он и тогда среди нас самым умным считался. И самым терпеливым.

— А подполковник Сарычев?

— Он скрытный. Впрочем, у него вся работа такая была. Он ведь докладывал о специальных группах. К тому времени уже работало несколько подобных групп. В Армении, Азербайджане, Грузии, Прибалтике… Да вы сами все это знаете.

— Он докладывал о работе специальных групп? — понял Алексеев.

— По-моему, да. Но точно я не знаю. У нас ведь строгий порядок соблюдался.

Каждый своим делом занимался. Не то что нынче, такой бардак. И преступности такой не было. У моей внучки в школе уже детей обирают. Где это видано?

— Да, конечно, — вежливо согласился Алексеев. — Значит, вы точно помните, что именно Сарычев докладывал о деятельности специальных групп?

— Конечно, помню. А я в основном за общую работу отвечал. Память у меня, дай бог, хорошая. Сейчас, правда, все мемуары писать начали, только не дело это для сотрудников разведки и контрразведки. Запретить все это безобразие нужно.

Разве можно о своей работе мемуары писать? Это только через сто лет можно будет, когда людей живых не станет. А иначе нельзя, вред можно большой принести товарищам.

— Спасибо за беседу. — Алексеев собрался уходить.

— Нет, — заупрямился старик, — вы чай сначала выпейте. И хозяйку не обижайте, варенье ее попробуйте.

— Хорошо, — улыбнулся полковник, пододвигая к себе вазочку с вареньем.

— Раньше все по-другому было, — оживился старик, найдя в нем благодарного слушателя, — разве такой бардак допускали? А сейчас прямо на улицах убивают. Я помню, как Крючков это переживал, мучился. Но не знал, как помочь, что сделать.

— Сделал он то, что мог, — напомнил Алексеев, — придумал ГКЧП и опозорился на весь мир.

— Вы так думаете? — нахмурился старик. — А я вот мыслю по-другому. Он ведь лично ничего не хотел для себя. Вы газеты нынешние читаете? Почему все президенты и премьеры новых государств так независимости хотят? Потому что народ свой так сильно любят? Ничего подобного. Они себя больше любят. Себя и свои места. И свои доходы. И семьи свои больше любят. Вот поэтому и хотят стать независимыми, независимыми от Москвы, независимыми от любой проверки, делать что хочешь и ни за что не отвечать. А Крючков не такой был. И другие не такие, в сущности, подлецы, как их потом начали изображать. Они не для себя старались.

Это потом пресса «утку» пустила, что все они боялись потерять свои места. Да полно, вранье это. Какие места? У людей души болели за поруганное отечество.

— Чего же они тогда все проиграли? — добродушно спросил Алексеев. — Почему у них ничего не получилось?

— Глупы потому что, — честно ответил старик. — Им казалось: танки выведут, немного людей попугают, и все. Ан нет. Люди уже не пугливые были. Ничего не боялись. Да и знали, что танки ничего сделать не смогут. Мишура это все, макеты картонные.

— А вы бы стрелять начали? — очень серьезно спросил Алексеев.

— Нет, — сразу ответил старик. — Меня ведь сразу выперли на пенсию. «По болезни» написали, спасибо хоть за это. Я много над этим думал. Нельзя стрелять было. Все-таки нельзя. Пусть каждый своим умом доходит. Пусть каждый себе сам новую жизнь выбирает. Не через танки. Не правильно это.

— Ну вот видите, — поднялся Алексеев, — значит, и вы так думаете. Спасибо вам за чай и за варенье. Все очень вкусно.

— Вам спасибо, — ответил Мушкарев, провожая гостя до двери. — А может, все правильно? — вдруг спросил он на прощание. — Может, так все и должно быть?

Алексеев пожал ему руку и, ничего не сказав, пошел по лестнице вниз.