Чингиз Абдуллаев - Забытый сон

— Лилия приказала мне устроить вам культурную программу, и я взяла билеты на вечернее представление. У нас дают «Травиату» Верди. Вы любите оперу?

— Конечно, — кивнул изумленный Дронго. — Вы хотите пригласить меня в оперу?

Такое случилось впервые в жизни. Он ожидал чего угодно, но только не этого. На Кавказе гостей звали за обильный стол, в Северной Европе — приглашали выпить кофе, но в оперу его еще никогда не приглашали.

— Обязательно пойду, — пробормотал он, — а в котором часу начало?

— Вечером, в семь.

— Прекрасно. Тогда у нас есть время. Я хочу навестить бывшего консьержа в доме отца Арманда Краулиня. У меня есть его адрес, но это где-то за городом. Не составите мне компанию?

— Вы хотите увидеться с Рябовым? — спросила Татьяна.

— Да, — кивнул Дронго, — я хочу задать ему несколько вопросов.

— Я знаю, где он живет, — сообщила она, — но не думаю, что он сможет сказать нам что-нибудь новое. Его допрашивали столько раз!

— Ничего. У меня есть еще несколько вопросов.

— Хорошо, — согласилась Фешукова. — Вы думаете, что Лилия права?

— А вы так не думаете?

— Не знаю. Я плохо знала Арманда, вообще была далека от политики. Я работала в научно-исследовательском институте, была биологом, защитила кандидатскую диссертацию. А потом решила открыть свое дело и переманила всех девочек из моей лаборатории в открывшееся издательство. Если бы вы видели моих девочек! Это самое настоящее чудо. Они мне так помогают. Но я отвлеклась. Лилия никогда не верила в самоубийство Арманда, а я доверяю ее чутью. Не знаю почему, но доверяю. Они прожили вместе двадцать лет, за это время можно хорошо узнать человека. И они любили друг друга, а это тоже сильно сближает. Поэтому я ей верю на каком-то подсознательном уровне, хотя знаю, что все факты, собранные следователем, говорят о самоубийстве. Они проводили разные экспертизы и всегда доказывали, что Арманд сам покончил с собой.

— Но Лилия все равно не верила.

— Да, все равно не верила, — повторила Татьяна, — и поэтому решила позвать вас. Я думаю, вы — ее последняя надежда. Вы знаете, как тяжело она болеет?

— Знаю.

— Ее старшая сестра Дорика сказала мне, что у Лилии нет шансов. — Татьяна достала платок и вытерла набежавшую слезу. — Вы понимаете, как это ужасно? У нее нет шансов. Ни единого.

— Она мне об этом сказала. — Дронго вспомнил, что не успел переодеться после обеда. Обычно он менял рубашки два раза в день и поэтому всегда возил с собой десять-двенадцать рубашек. Он вообще был привередлив, став с годами несколько брезгливым. Нижнее белье Дронго не доверял никому, предпочитая лично загружать стиральную машину, которая не только стирала, но и сушила выстиранное. Одиночество имело свои плюсы и свои минусы, он привык к самостоятельности, и люди вокруг иногда слишком сильно раздражали его. Любимым видом отдыха было не только чтение, но и возможность продумать ситуацию, вычислить возможного преступника. Чтение в Интернете его раздражало, было слишком много ненужной информации, и поэтому он любил старые книги, пахнущие бумагой и кожей.

Извинившись перед своей собеседницей, Дронго поднялся наверх и переоделся. На столике стоял его любимый «Фаренгейт». Уже сколько лет он пользовался этим парфюмом! Все остальные, которые он перепробовал, не соответствовали так точно его характеру и его отношению к жизни. Улыбнувшись, он прыснул парфюмом на запястье и вышел из номера.

Фешукова ждала его внизу. Они пошли к выходу из гостиницы, и она предложила дойти до ближайшей автобусной остановки.

— Лучше вызовем такси, — возразил Дронго. — Вы же говорили, что нам далеко ехать.

— Минут двадцать пять, — согласилась Татьяна.

— Тогда однозначно на машине, — Дронго решительно направился к портье.

В ожидании заказанного такси они вышли на улицу. К отелю подъехали два автомобиля с офицерами, одетыми в иностранную военную форму.

— Это гости из НАТО, — пояснила Фешукова.

Офицеры, весело переговариваясь, вошли в отель. Дронго проводил их долгим, задумчивым взглядом. И в который раз подумал: интересно, когда Горбачев начинал свою перестройку, он предполагал такую ситуацию? Предвидел, что стремление людей к свободе обернется такими потерями, мог предугадать, чем закончатся его «эксперименты» для собственной страны? Она не просто исчезнет с политической карты мира, миллионы людей потеряют свою Родину, миллионы других окажутся за рубежом нежелательными иммигрантами, миллионы соотечественников в одночасье потеряют все свои сбережения, превратившись в обреченных на нищенство людей. Мог ли он предвидеть, что распадется Югославия, исчезнут Чехословакия и ГДР? Мог представить, что в Прибалтике появятся офицеры НАТО, а вокруг России возникнет пояс недружественных государств? Что стремление одних народов к свободе, а других — к справедливости обернулось для России самым страшным потрясением за всю ее многовековую историю? И дело не в потере привычного имперского статуса, Россия все равно остается самой большой страной в мире. Дело было в людях, лишившихся прошлого и будущего, дело в народах, многие из которых были выброшены в феодализм, дело в десятках миллионах людей, оказавшихся выбитыми из колеи нормальной жизни.

— Вы о чем-то задумались? — поинтересовалась Фешукова.

— Обратил внимание на надписи в отеле, — улыбнулся Дронго. — Они на трех языках — латышском, английском и русском. А в большинстве других мест они только на двух языках — латышском и английском.

— Здесь раньше тоже были надписи только на двух языках, — ответила Татьяна, — но из других стран бывшего Союза сюда приезжают слишком много гостей, особенно из России. Решили, что будет правильно, если напишут на трех языках.

— Экономическая целесообразность диктует свои законы, — улыбнулся Дронго. — Кажется, пришла наша машина.

Они сели в автомобиль, и Татьяна назвала адрес дома Рябова. Когда они отъезжали от отеля, к нему подъехали еще две машины с гостями из НАТО. Дронго обернулся, посмотрел на них, но ничего не сказал.

— Вы раньше бывали в Латвии? — спросила Татьяна.

— Много раз, — ответил Дронго, — мне очень нравилось ходить по вашему городу. Я вообще любил бывать в Риге. У меня здесь было много знакомых. Но одних уже нет, другие уехали, третьи — умерли. И моей старой Риги не осталось. Наверное, так и должно быть, ведь любой город со временем меняется, а после моего первого приезда сюда прошло уже больше двадцати пяти лет.

— Да, у нас многое изменилось, — согласилась его спутница, — особенно сложно стало после вступления в Евросоюз.

— Почему?

— Выросли все цены, — пояснила она. — Я занимаюсь книжным бизнесом, и у нас самые большие трудности. Мы не можем конкурировать с русской книгой, здесь она продается в огромных количествах и ее привозят из России. Не можем конкурировать и с книгами на английском, немецком языках. Наши издания на латышском выходят таким маленьким тиражом, что они не окупают никаких затрат. Тем более затрат на переводы, покупку прав, издание книг. В общем, положение не очень.