Чингиз Абдуллаев - Крах лицедея

— У нас неприятности, — призналась она, — срочно зайдите в номер к Антонио Виллари. Вместе с комиссаром Рибейро. Очень срочно.

— Что случилось? — упавшим голосом спросил Бернардо.

— Произошло второе убийство. Нужно, чтобы вы как можно быстрее пришли сюда. Вы меня понимаете?

— Да. Кого убили?

— Сеньору Ремедиос Очоа. Судя по всему, ее задушили.

Бернардо молчал. Слышалось лишь его тяжелое дыхание. Этого бывшего полицейского, казалось, не могли выбить из привычного равновесия никакие известия. Но смерть пресс-секретаря, рядом с которой он работал все последние месяцы, потрясла и его.

— Вы меня слышите? — спросила Ирина.

— Слышу, — глухо ответил Бернардо, — сейчас мы придем. Никому не открывайте дверь, чтобы о случившемся не узнали журналисты.

— Поздно, — призналась Петкова, — один журналист уже сидит с нами.

— Кто?

— Эрендира Вигон, — сообщила Ирина, бросив взгляд на журналистку.

— Карамба, — выругался Бернардо. — Зачем вы ее пустили?

— Когда вы зайдете, я постараюсь вам все объяснить, — ответила Петкова и положила трубку.

— Сейчас они придут, — сказала она, обращаясь ко всем остальным.

— Всегда не любил попадать в такие истории, — проворчал Тургут Шекер. По-английски он говорил с сильным немецким акцентом. Сказывались годы, проведенные в Германии.

— Если бы я знал, что все так закончится, — продолжал Шекер, — я бы не стал помогать этому полумужчине, — он презрительно кивнул на уткнувшегося в подушку Антонио.

— Как вам не стыдно, — нахмурилась Эрендира Вигон. У этой наглой и невоспитанной женщины, закаленной в журналистских разборках, оказалось врожденное чувство справедливости. Как истинная испанка, соотечественница великого Идальго, она нападала только на людей, гораздо сильнее себя. И никогда не позволяла ни себе, ни другим обижать слабого. Поэтому ее возмутил оскорбительный намек в словах турецко-немецкого ювелира. — Легче всего издеваться над недостатками людей, — с вызовом сказала она. — Если он задушил сеньору Ремедиос, суд признает его виновным. Но никто не имеет права издеваться над ним за его сексуальные пристрастия. Мы живем в свободной стране, сеньор Шекер, где никому не позволено осуждать человека за его взгляды.

— Хватит, — отмахнулся Тургут Шекер, — я читал ваши статьи и знаю, о какой свободе вы говорите. Скоро в Европе не останется нормальных мужчин. Все будут такими, как этот Антонио.

— Между прочим, он друг Пабло Карраско, — вмешалась в разговор Ирина Петкова, — а вы приняли его приглашение. Хотя наверняка знали о сексуальной ориентации самого Пабло. Значит, когда вам выгодно, вы об этом не помните. Какая у вас избирательная память!

— Лучше не спорьте с женщинами, — посоветовал Дронго, — ничего хорошего из этого не выйдет.

В дверь позвонили. Дронго пошел открывать и впустил в номер комиссара Рибейро и Бернардо. Втроем им было тесно в небольшом коридорчике-прихожей. Дронго с Бернардо прошли в глубь номера, а комиссар наклонился к убитой.

— Как ее обнаружили? — спросил комиссар, рассматривая труп.

— Я увидела руку в шкафу и чуть приоткрыла дверцу, — пояснила Эрендира Вигон. — Тогда оттуда и выпало тело сеньоры Ремедиос.

— Как оно там оказалось? — спросил комиссар, не поднимая головы.

Все молчали. Он наконец поднял голову, оглядел стоявших вокруг людей. Затем поднялся сам.

— Я надеюсь, сеньора Вигон, вы понимаете, в каком сложном положении мы находимся. За дверью стоят журналисты. И я бы не хотел, чтобы они узнали обо всем прямо сейчас. Иначе мы не сможем нормально провести расследование. А я должен вызвать экспертов.

— Хорошо, комиссар, — спокойно согласилась Эрендира, — но только в том случае, если вы пообещаете мне эксклюзивное интервью завтра утром. Мы договорились?

— Вам не говорили, что вы шантажистка? — поинтересовался комиссар.

Эрендира улыбнулась в ответ.

— Ладно, — грубовато согласился Рибейро, — так и быть. Завтра утром я встречусь с вами. Вы удовлетворены?

Она кивнула в знак согласия. Негодуя на себя за эту уступку и нервничая еще больше от сознания собственного бессилия, Рибейро подошел к Антонио.

— Сеньор Виллари, — строго обратился он к лежавшему на кровати Антонио, — вы можете объяснить, каким образом труп сеньоры Ремедиос Очоа попал к вам в номер?

Антонио замычал в подушку, но ничего вразумительного не ответил.

— Его сейчас лучше не трогать, — попросила Петкова.

Комиссар оглянулся на нее и снова посмотрел на Антонио. Рибейро воспитывался в строгих католических традициях. Он родился еще при Франко, когда патриархальная Андалусия была бедной, заброшенной областью на краю Европы. Поэтому он не понимал и не любил новых веяний. И такой человек, как Антонио Виллари, не мог вызывать у него сочувствия.

— Извольте встать и отвечать на мои вопросы, сеньор Виллари, — спокойно предложил комиссар. — Надеюсь, вы понимаете, что я должен выслушать ваши объяснения по поводу обнаружения тела сеньоры Очоа в вашем шкафу. Желательно вразумительные объяснения.

— Я ничего не знаю, — простонал Антонио.

— И тем не менее поднимите голову, — продолжал комиссар.

Антонио поднял голову и посмотрел в сторону комиссара. Увидев труп, он застонал и снова спрятал лицо в подушку.

— Я ничего не видел, — скулил он.

— Ему нужен врач, — сказала Петкова, — сейчас его нельзя допрашивать.

— Прежде чем я пущу сюда врача, мне нужно выяснить, что здесь произошло, — твердо заявил комиссар, — как и почему в этом номере оказался труп сеньоры Ремедиос Очоа. И не забывайте, что из ее номера пропало колье, стоимость которого превышает годовую зарплату всех служащих этого отеля. Сеньор Виллари, вы можете мне ответить? Как сюда попал труп?

Антонио продолжал мычать.

— Мы ждем ответа, — крикнул ему Бернардо. — Это ты ее убил? Скажи, да или нет?

— Да, — крикнул Антонио, — да! Это я ее убил. Я мечтал о ее смерти, мечтал о том, как задушу ее. Она пыталась отнять у меня Пабло. Пыталась встать между нами. Это я ее задушил. Она пришла ко мне в номер, и я ее задушил. А потом спрятал в шкафу. Это я убил сеньору Ремедиос Очоа, — он истерически хохотал и бил себя в грудь.

— Врача, — процедил сквозь зубы комиссар Рибейро, — ему действительно нужен врач, — признал он.

Словно услышав его слова, кто-то позвонил в дверь. В номер вошел врач.

— Помогите ему, — сказал комиссар, указывая на Антонио, и вышел из номера. В коридоре его сразу же со всех сторон обступили журналисты.

— Вы можете сказать, что случилось? — крикнул один из них.

— Почему так нервничал сеньор Карраско? — спросил второй.

— Что происходит в этом отеле? — уточнял третий.

Комиссар поднял руку и дождался, пока шум несколько стихнет. Он всегда недолюбливал журналистов и не доверял им, но он твердо знал, что обязан с ними работать и терпеть их назойливое внимание.