Чингиз Абдуллаев - Западный зной

Нужно отметить, что США и Советский Союз не были первопроходцами в этом вопросе. Еще в семьдесят втором году во время Мюнхенской Олимпиады была захвачена группа израильских спортсменов. Неудачная попытка западногерманских властей освободить заложников закончилась трагедией. Спортсмены погибли. Тогда было принято решение о физическом уничтожении всех террористов, причастных к этому преступлению. По личному приказу Голды Меир, премьер-министра Израиля, убийц искали и находили по всему миру. Никого не интересовало, в какой стране они прячутся и гражданами какой страны они являются. Их уничтожали без судебных разбирательств, на основании приказа, полученного спецслужбами. Когда был убит последний виновник этой трагедии, Голде Меир доставили записку, где было только два слова: «Мы отомстили».

К началу двадцать первого века стало очевидным, что прежнее международное право превращается в некий архаичный институт с отживающими законами. В мире снова возродилось право сильного. Отныне государственная целесообразность и защита своих граждан стали приоритетами для всех спецслужб. Ни международные законы, ни права человека, ни принятые хартии и декларации, ни соглашения, заключенные между государствами, отныне не являлись решающими. Только один принцип торжествовал в этом мире — необходимая целесообразность, при которой не учитываются ни нормы права, ни нормы морали.

Мир отвечал на вызовы террористов своими вызовами. Становилось понятным, что прежние законы устарели, а новые еще не были приняты. Но на каждое беззаконие террористы отвечали своим беззаконием. Израильтяне считали себя вправе убивать лидеров ХАМАСа, а те, в свою очередь, считали себя вправе взрывать автобусы с мирными людьми. Американцы полагали, что имеют право на вторжение в Ирак, а прибывшие туда со всего мира мусульманские моджахеды начали войну против вторгнувшихся завоевателей, сотнями превращаясь в фанатиков, готовых пожертвовать собой ради уничтожения неверных. Мир постепенно сходил с ума.

Сотни международных организаций и правозащитных движений уже не могли остановить эту волну насилия.

Во время израильско-ливанской войны две тысячи шестого года обе стороны обменивались ракетными ударами, даже не находясь в состоянии войны друг с другом. Причем страдали в первую очередь несчастные мирные люди, которые вовсе не хотели ни этой войны, ни этого конфликта. Лидеры арабских террористических организаций искренне полагали, что, убивая женщин и детей на улицах Израиля, они вынудят это государство к переговорам. А руководство Израиля, в свою очередь, полагало, что, убивая женщин и детей, они склоняют арабов к переговорам. Ради справедливости стоит отметить, что израильские военные все-таки предупреждали заранее о начале своих бомбардировок, тогда как террористы взрывали свои бомбы на улицах и площадях города, даже не задумываясь о последствиях.

Постепенно становилось понятно, что так продолжаться дальше не может. Мир погружался в хаос, спецслужбы были предоставлены сами себе. Им отныне разрешалось во имя предотвращения террористической угрозы действовать так, как они считали нужным. Приветствовались любые акции, вплоть до убийства и пыток, лишь бы они могли помочь в предотвращении массовых убийств мирных граждан. Во имя тысяч людей можно было незаконно убивать единицы. Все понимали, что проблема назрела, но никто не собирался ее решать. И именно в это время в Москве появилась организация «Щит и меч», которая и объявила о своей беспощадной войне с бывшими изменниками и предателями.

Вчера вечером Элина уехала к сыну. Тимур, оставшись один, долго лежал в постели, словно вспоминая каждую минуту, проведенную вместе с ней. Он сам удивлялся своему состоянию. Ведь на самом деле они встречались только второй раз. И он уже сделал ей предложение, решив навечно соединить их судьбы. Или он действительно так влюбился?

Он поднялся, вспомнив, что ничего не ел сегодня. Но есть особенно не хотелось. Он спустился в ресторан, заказал себе два салата и снова поднялся в номер. Ему было без нее скучно, одиноко. Он даже не заметил, как заснул. И проснулся от осторожного стука в дверь. Тимур посмотрел на часы. Четвертый час утра. Кто это может быть? Неужели она? Она приехала к нему в такое время? Он вскочил с кровати и бросился открывать дверь. На пороге стояла Элина.

— По-моему, мы сходим с ума, — призналась она, — я даже не знаю, что со мной происходит. Как ты думаешь, такое бывает в нашем возрасте?

Вместо ответа он протянул руку и быстро привлек ее к себе. Если бы его попросили потом описать свои ощущения, он бы честно ответил, что это было все, что угодно, только не обычный секс. Им было хорошо друг с другом. Так ласкаются молодые влюбленные, еще не искушенные в любви. Когда обоим бывает хорошо даже от одного прикосновения, одного взгляда, дыхания существа, которое ты так любишь.

— По-моему, ты торопишься сделать ребенка уже сейчас, — невозмутимо сказала она через час, когда он, тяжело дыша, откинулся на подушку.

— Я тороплюсь быть с тобой как можно больше, — признался он. — Мне кажется, что мы потеряли много лет. Мы могли бы встретиться лет двадцать назад.

— Нет, не могли, — рассудительно ответила она. — Если бы встретились тогда, то наверняка не понравились друг другу. Я была нервной истеричкой, молодой и, надеюсь, красивой, которая презирала всех мужчин вокруг себя, и особенно таких, как ты. Не забывай, что ты старше меня лет на пятнадцать. Любое проявление твоих симпатий я бы расценила как грязные приставания тридцатипятилетнего старика. В двадцать лет мы все бываем максималистами.

И ты наверняка тоже был «хорош». Закомплексованный офицер КГБ, или как вас там тогда называли. Двадцать лет назад?

Кажется, так и называли. Вы были организацией, которую все боялись и немного презирали. Такой орден верных меченосцев нашего полусумасшедшего государства. Нет, я думаю, что тогда у нас бы ничего не вышло. Это сейчас я научилась ценить сдержанных и воспитанных мужчин. Это сейчас тебе начали нравиться женщины в постбальзаковском возрасте, когда мы многое знаем и умеем и еще хотим каких-то отношений. Нет, Тимур, нам не стоило встречаться двадцать лет назад. Нам нужно было встретиться именно сейчас. И мы с тобой встретились. Я думаю, что все правильно. Это судьба.

— Как твой сын чувствует себя?

— Гораздо лучше. Он молодой, а у них кости срастаются лучше, чем у нас. Надеюсь, ты не собираешься ломать себе ноги в ближайшие тридцать или сорок лет?

— Я столько не проживу, — сказал он достаточно серьезно. Она поняла, что он не шутит. Повернула к нему голову.