Чингиз Абдуллаев - Когда умирают слоны

– Спасибо, – сказал Дронго, – в таком случае я готов отправиться с вами на похороны генерала и почтить память этого достойного человека.

– Хорошо, – согласился Джибладзе. – Пойду договорюсь насчет машины. Боюсь, тут у нас будут проблемы. Многие из наших хотят отправиться на похороны генерала, – он поднялся и вышел из кабинета, оставив их одних.

– Не думаю, что моему шефу понравится твое неожиданное решение, – произнесла по-английски Тамара.

– Твоему шефу понравится все, даже если я начну плясать канкан или приму участие в конкурсе оперных певцов. Ему нужен конкретный результат, – возразил Дронго. – Представляю, с каким трудом он пробил мое приглашение. Наверное, многие были против, в том числе и его непосредственное начальство.

– Не нужно об этом говорить, – нахмурилась Тамара.

– Я не говорю, но помнить об этом обязан. Иногда мне кажется, вы намеренно демонстрируете свою собственную позицию, чтобы позлить ваших северных соседей.

– Ты слишком долго жил в Москве, – заметила Тамара. – Почему ты рассуждаешь с их позиций и не хочешь понять нас?

– Хочу, – возразил Дронго, – именно поэтому и приехал. Я хочу понять, почему такое могло случиться. В той Москве, о которой ты говоришь, к Грузии относились не просто хорошо, а с какой-то особой любовью и нежностью. Ни к одной республике в бывшем Советском Союзе не было такого отношения. Деятели российской культуры считали за честь иметь друзей в Грузии, ваши представители до сих пор неизменно пользуются любовью и уважением во всех странах СНГ. Ваше кино, ваш театр, ваших музыкальных исполнителей, писателей, поэтов не просто знали, их любили. И смею заверить – любят до сих пор. И в Москве, и в Баку, и в других городах бывшей страны. А теперь Грузия – единственная страна СНГ, с которой у России визовый режим, если не считать, конечно, Туркмении. Вас устраивает такое родство с Туркменией?

– Это была инициатива Москвы, – нахмурилась Тамара, доставая сигареты, – нам не были нужны подобные демарши, визовый режим придумали в Москве – хотели нас наказать за нашу излишне самостоятельную политику. Неужели ты не понимаешь, что нас просто не хотят отпускать? Не хотят признавать того, что мы тоже имеем право на независимость и самостоятельность?

– Конечно, имеете, – повторил Дронго, – но дружественная Грузия нужна вашим северным соседям не в силу особой геополитики, хотя геополитика наверняка тоже присутствует. А в силу еще и взаимного тяготения двух народов друг к другу. Или ты считаешь, что это не так?

Она не успела ответить. В кабинет вошел полковник Джибладзе.

– Свободных машин нет, – сообщил он, – поедем на моей. И постарайтесь быть все время рядом со мной. Говорят, на похороны приедет сам президент. Наш министр уже туда выехал.

На кладбище было не просто много народа. Казалось, все жители города решили собраться здесь, чтобы почтить память генерала. Подъезжали автомобили с членами правительства, и каждый из них, выходя из машины, оглядывался по сторонам, словно решая для себя – правильно ли он сделал, приехав сюда и оказавшись рядом с таким количеством обычных людей. Власть в Грузии последние десять лет была в руках правящего клана, и смена нескольких министров не меняла сущности режима, ориентированного исключительно на интересы руководства республики. Демократические выборы, которые за это время несколько раз якобы проводились – парламентские и муниципальные, – были абсолютной профанацией. Все в Грузии, да и во всем мире знали, как фальсифицировались их итоги в пользу правящей партии, как изымались бюллетени оппозиционных партий.

Справедливости ради надо признать, что подобная практика проводилась и в соседних закавказских государствах – объявлялись выборы без выборов, и побеждала только правящая партия. Лишь президентские выборы в Грузии были относительно справедливыми, так как большинство людей, уже отчаявшихся кому бы то ни было верить, по-прежнему считали Эдуарда Шеварднадзе единственным гарантом кое-как сохраняющейся стабильности в столице и в нескольких районах вокруг нее. Все остальные анклавы Грузии давно отпали, перестав подчиняться руководству республики. Мятежные Абхазия и Осетия, полумятежные Аджария и Менгрелия, нестабильный регион Джавахетии и пограничные с соседним Азербайджаном районы, населенные в основном азербайджанцами, предпочли собственные уклады жизни. К этому нельзя не добавить еще и чеченских беженцев. В такой обстановке президент проявлял поистине чудеса балансировки, но в последние годы чувство равновесия ему все чаще стало изменять.

Министры торопливо проходили через человеческий коридор к отведенному для них месту, справа от которого находились супруга и дети покойного. Супруге, полной рыхлой женщине с крупными чертами лица, было, на взгляд Дронго, лет сорок пять. Она была в темном платье и черном платке. Рядом стояла похожая на нее и уже тоже склоняющаяся к полноте молодая женщина. По ее красным глазам было видно, что она тяжело переживает гибель отца, происшедшую почти у нее на глазах. Ее брат – высокий красивый мужчина со светло-коричневыми волосами, неуловимо похожий и на мать, и на покойного отца, – старался мужественно держаться, отвечая на соболезнования всех прибывших. Но особое внимание Дронго привлек другой мужчина – среднего роста, лет тридцати, лысоватый, с нервным, подвижным лицом, одетый в черный костюм с крупной светлой полоской. Уж очень внимательно он смотрел на всех, кто подходил к ним, чтобы выразить сочувствие. А когда появилась машина министра иностранных дел, этот мужчина оставил семью покойного и поспешил навстречу высокому гостю. Бывший зять, понял Дронго, и, словно услышав его мысли, Тамара прошептала:

– Это Константин Гозалишвили, зять покойного, назначен советником нашего посла в Лондоне. Должен скоро улететь в Англию. Уже два года в разводе с дочерью генерала, но приехал сюда как близкий родственник.

– Судя по его поведению, пытается получить дивиденды даже на похоронах бывшего тестя, – иронично заметил Дронго.

– Да уж, – согласилась Тамара. – Хорошо, что ты взял с собой кепку, а то твоя колоритная внешность привлекла бы внимание. Между прочим, раньше ты не носил головных уборов.

– Раньше у меня было больше волос на голове, – недовольно прошептал Дронго, – и мне было не так холодно. А сейчас достаточно подняться небольшому ветру, как у меня начинает болеть голова. Может, это старость?

– В твои-то годы? – удивилась она. – Что же ты скажешь лет через тридцать?

– Столько не проживу – у меня вредная профессия, – проворчал Дронго. – Это нормально, когда ночью меня достают твои друзья, заставляют лететь в Хельсинки, оттуда с пересадками к вам, и только для того, чтобы найти очередного подонка? Неудивительно, что мне бывает нехорошо, часто снятся кошмары, я плохо сплю, плохо питаюсь, не обращаю внимания на красивых женщин. Кто это подошел к семье покойного?