Чингиз Абдуллаев - Когда умирают слоны

– И вы считаете, что отстраненное сопереживание уменьшает вашу долю ответственности? Или вашу боль?

– Не знаю, – признался Мераб, – но честная позиция сопереживания и неприятия зла при всех случаях выглядит более достойной, чем трусливое молчание.

– Все может начаться с небольшого обмана, который затем перерастает в огромную проблему, – заметил Дронго. – Хотите, приведу вам почти хрестоматийный пример? Апрельские события 1989 года в Тбилиси. Толпа молодых людей выступает на площади, требуя независимости республики. В этот момент руководство Грузии просит Москву принять решение о вводе войск в республику. Настоятельно просит. Чем это закончилось, знает весь мир. Были погибшие и раненые. При этом выяснилось, что погибли в основном молодые женщины и девушки. Весь мир потрясла эта трагедия в Тбилиси. Тогдашний лидер страны Горбачев заявил, что ничего не знал о случившемся. Министр иностранных дел Шеварднадзе также оказался не в курсе событий. А генерал Родионов, который командовал войсками, и бывшее руководство местной компартии были окончательно скомпрометированы. И вскоре республиканские выборы триумфально выиграл Звиад Гамсахурдиа, пришедший к власти на волне неприятия этой трагедии.

– Все верно, – заметил Мераб. Он переложил купаты на тарелку и поставил ее перед гостем. – Только не понимаю, зачем вы это вспомнили. Мы все знали, что случилось в городе, и никогда этого не забываем.

– Вас обманули, – пояснил Дронго, – грязно подставили, использовав трупы ваших женщин в сложной политической игре.

– Не понимаю, о чем вы говорите? – удивился Мераб.

– Сразу после случившейся трагедии в Москве была создана комиссия во главе с депутатом Собчаком. Вы помните выводы этой комиссии? Во всем оказались виноваты руководители местной компартии, позволившие эмоциям перехлестнуть через край и просившие прислать войска. Горбачев тогда просто подставил грузинское руководство, позволив огласить их телеграмму о вводе войск. Ему было важно дистанцироваться от этой трагедии. И он невольно сыграл на руку провокаторам.

Мераб молчал. Он глядел на красную жидкость в своем стакане и слушал Дронго.

– А потом вас просто обманули, – продолжал тот, – нагло и на глазах всего мира. Комиссия Собчака написала подробный отчет о применении солдатами саперных лопаток при разгоне апрельской демонстрации. Списала всех убитых женщин и пожилых людей на этот невиданный способ расправы с мирными людьми.

Мераб по-прежнему молчал.

– Вас обманули, – убежденно повторил Дронго, – вас заставили поверить в чудовищную ложь. Выходит, солдаты забивали грузинских девушек и женщин саперными лопатками на глазах у их отцов, мужей, братьев, сыновей. И никто из сотен и тысяч мужчин, находящихся на площади, не вступился за них? Вы можете поверить в такую чушь? Грузины смотрели, как забивают их женщин саперными лопатками! И никто даже не попытался вмешаться? Все это неправда. Потом была вторая, более объективная комиссия КГБ СССР, о результатах которой никому не стали сообщать. Все женщины и девушки умерли от удушья, в результате образовавшейся давки. Никто из них не был забит саперной лопаткой. Это была заведомая неправда, но ложь комиссии Собчака тогда была нужна всем. Горбачеву, который не хотел портить свой имидж миротворца, якобы ничего не знавшего о трагедии, Шеварднадзе, который вел свою игру против Патиашвили и Гумберидзе. Выводы комиссии были нужны Звиаду Гамсахурдиа для победы на выборах, нужны самому Собчаку для утверждения собственного имиджа демократа и непримиримого борца с коммунистической номенклатурой. Ложь нужна была им всем. И она появилась на свет, вызвав еще большие разрушения. Уже после победы Гамсахурдиа начали жечь книги современных грузинских писателей на площадях, уже после прихода к власти ультрарадикалов начались преследования инакомыслящих. А потом в результате государственного переворота у вас появился новый лидер. Или я что-то упустил?

– Я видел снимки, – задумчиво произнес Мераб, – у погибших молодых женщин были рваные раны. Их действительно убили саперными лопатками.

– И мужчины за них не вступались? – спросил Дронго. – Неужели на глазах грузинских мужчин забивали женщин лопатками, а они трусливо убегали? Вы в это верите? Лично вы верите?

Мераб нахмурился:

– Не знаю, когда вы ставите вопрос именно так. Но там были раненые женщины.

– Во время давки такие ранения возможны, – пояснил Дронго, – это вам скажет любой эксперт.

Мераб молча поднялся и, встав к Дронго спиной, поставил на огонь глубокую сковородку. Было заметно, что он волнуется. Затем медленно повернулся к своему гостю.

– Мера ответственности каждого может определяться и глубиной его нравственного падения, и возможностями его совести, – убежденно произнес старик.

И в этот момент зазвонил телефон.

Мераб посмотрел на Дронго и поднял трубку.

– Да, он здесь, – ответил кому-то и протянул трубку своему гостю.

– Добрый вечер, – услышал Дронго знакомый голос Нодара. – Извините, что беспокою так поздно. Но мне доложили, что госпожа Мегрилишвили только недавно уехала от вас.

– Это правда. Мы расстались минут двадцать назад. Что-нибудь случилось?

– Мы доложили о взрыве нашему министру, – сухо сообщил Нодар. – И были вынуждены рассказать, кто и зачем приехал к Аситашвили. О взрыве у здания Министерства обороны уже доложили самому президенту. О смерти полковника Джибладзе знает весь город. Мы пытались решить ситуацию собственными силами, но этот взрыв спутал все наши карты…

– Вы пригласили меня, не получив согласия вашего министра? – не поверил услышанному Дронго.

– Наше ведомство планирует операции, о которых известно только нашему куратору, заместителю министра национальной безопасности, – объяснил Нодар, – но дело не в этом. Министр приказал закончить операцию в двадцать четыре часа. Вы должны покинуть нашу страну в течение следующих суток. Расследование по фактам гибели генерала Гургенидзе и полковника Джибладзе мы должны проводить собственными силами. Вот почему я звоню вам так поздно.

– Вы хотите, чтобы я уехал?

– В течение двадцати четырех часов, – глухо повторил приказ министра Нодар. – Он говорит, что ему не нужны новые Джеймсы Бонды. Вам удалось что-нибудь узнать от госпожи Мегрилишвили?

– Вы думаете, что, поговорив несколько минут с переводчиком, я могу узнать, кто и зачем убил генерала Гургенидзе? – разозлился Дронго. – Я только начал расследование. И завтра собираюсь поговорить с членами семьи погибшего генерала.

– Завтра вы улетите, – заявил Нодар. – У меня приказ министра.

– Двадцать четыре часа, – напомнил Дронго. – Такой срок можно приравнять к целой вечности. Или он приказал отправить меня рано утром? По-моему, я могу улететь и вечером.