Чингиз Абдуллаев - Когда умирают слоны

– Это ничего не изменит, – заспорил Нодар. – У меня указание министра не оставлять вас в городе и не допускать больше никаких убийств. Если вы останетесь, я не смогу гарантировать ни вашу безопасность, ни безопасность моих сотрудников.

– Завтра утром я поеду в дом, где произошло убийство, – твердо проговорил Дронго. – Независимо от того, когда вы меня депортируете. Мне нужно поговорить с возможными свидетелями случившегося убийства.

– Не понимаю, почему вы настаиваете? – уставшим голосом произнес Нодар. – Мы рискнули поставить на вас и проиграли. Можете считать, что вы выбыли из этой игры.

– Господин Гигаури, я не просил меня приглашать. И я не люблю участвовать в играх, правила которых меняются на ходу. Но в любом случае только я сам решаю, когда и зачем мне выходить из начавшейся игры. Вы можете меня депортировать, но завтра утром я все равно поеду туда, куда хотел поехать. И давайте прекратим этот бесполезный разговор.

– А вы упрямый человек, – чуть помолчав, сказал Нодар. – Но я еще не сказал вам самого важного. Автомобиль полковника Джибладзе был взорван с помощью дистанционного управления. Там была заложена дистанционно управляемая мина. Наши эксперты уже установили тип взрывного устройства. Какие еще доводы вам нужны, чтобы принять решение о вашем отъезде? Они хладнокровно взорвали автомобиль с находившимся там полковником.

Дронго подумал, что это обстоятельство может несколько сместить акценты.

– Мне нужно встретиться с членами семьи погибшего генерала, – упрямо повторил он, – и осмотреть место происшествия.

– Хорошо, – неожиданно согласился Нодар, – я дам вам последний шанс. Завтра утром, к девяти часам, пришлю за вами машину с нашими сотрудниками. У вас будет время до трех часов дня. Затем вы улетите.

– До свидания, – Дронго положил трубку.

– Мне кажется, что вы не захотите больше есть, – сказал Мераб.

– Наоборот, – весело возразил Дронго. – Я обожаю есть по ночам. Какое у нас следующее блюдо? Не встану из-за стола, пока все не перепробую.

Он просидел за столом еще около часа. И только в полночь отправился спать. Перед тем как заснуть, Дронго снова прокрутил в памяти минувший день. Разговоры с Тамарой, полковником Джибладзе, генералом Аситашвили, последний был с Лилией. Нет, не последний. Потом еще беседовал с Мерабом и с позвонившим Нодаром. Какой получился насыщенный день!

Внизу работал телевизор. В гостиной молодой сотрудник Министерства безопасности смотрел ночную передачу, зевая от усталости. Ему было труднее всего. Он был «жаворонок» – привык рано ложиться и рано вставать. Но в эту ночь не имел права на сон.

Дронго подумал, что нужно заснуть, и заснул, заставив себя успокоиться, уже не думая о завтрашнем дне.

В восемь часов утра он открыл глаза, чтобы успеть принять душ, выпить чашку чая, съесть кусочек сулугуни, переодеться, проверить оружие, стерев масляные пятна с его рукоятки и с обоймы. Даже успел перекинуться парой фраз с опухшим от бессонницы дежурным, который ждал, когда его наконец-то сменят.

В девять часов в дом вошла Тамара. Почему-то Дронго был уверен, что приедет именно она. Может, потому, что Нодару было невыгодно посвящать в тайну приезда его гостя других сотрудников отдела. Тамара была в темном брючном костюме. Она достала сигареты, как только вошла.

– Дурная манера, – пробормотал Дронго вместо приветствия, – начинаешь утро с сигарет. У тебя пожелтеют зубы и выпадут волосы.

– Насколько я помню, ты никогда не курил, – парировала она, скрывая улыбку, – но после нашей последней встречи семь лет назад твоя прическа сильно поредела.

– Верно, – признал он, – но именно потому, что я слишком много бываю в компаниях курящих женщин.

Тамара потушила сигарету и только потом рассмеялась.

– Нодар прислал меня за тобой, приказав никуда не выпускать. Мы едем к дому Гургенидзе и возвращаемся обратно, никуда не заезжая. Только на таких условиях тебе разрешено поговорить с членами семьи погибшего генерала.

– Договорились, – согласился Дронго. – Надеюсь, он тебя не уполномочил надеть на меня наручники.

– Пока нет, – произнесла она достаточно серьезным тоном.

Когда они выходили, молодой охранник, дежуривший ночью, посмотрел им вслед и печально кивнул головой, словно прощаясь. Мераб пожал руку Дронго и, ничего не сказав, скрылся на кухне.

– Ты собрал свои вещи? – спросила Тамара, усаживаясь рядом с водителем. Дронго расположился сзади около мужчины его комплекции, высокого роста с мощным торсом, как у борца.

– У меня не так много вещей, чтобы их собирать, – ответил Дронго. – Кажется, Мераб догадывается о моем отъезде.

– Он чувствует, когда гости должны уезжать, – равнодушно заметила Тамара.

Автомобиль направился в центр города. Дронго подумал, что в прежние времена на улицах Тбилиси было гораздо больше веселых и громко говорящих людей. А теперь его словно потушили. И не только в энергетическом смысле. За долгие годы люди привыкли и к отсутствию света, газа, горячей воды. Главное – исчезло то карнавальное настроение, которое так отличало этот полифоничный город от всех остальных. Исчезли шумные застолья, не стало горделивых мужчин, гордо разгуливающих в праздности по проспекту Руставели, красивых женщин, сводивших с ума своих кавалеров…

«Цена независимости, – мрачно думал Дронго, глядя из окна автомобиля. – Этот народ был всегда на особом положении и в царской России, и в Советском Союзе. Грузинские дворяне были уравнены в правах с российским дворянством. Царская фамилия Багратионов породнилась с Романовыми. На протяжении двух веков, находясь в составе мощной империи, небольшой народ мог не только гарантированно развиваться, не опасаясь уничтожения, но и создавать целые пласты выдающейся культуры – в кинематографии, театре, литературе, искусстве. И вот какой результат в начале двадцать первого века! Огромная, могучая страна превратилась в феодально-раздробленные княжества со своими удельными баронами, не подчиняющимися центральной власти. Но не слишком ли высока цена независимости, если народ лишается своей культуры, сдает завоеванные позиции во всех областях, если деятели культуры эмигрируют в другие страны, а основная часть населения живет в нищете? Не слишком ли высока цена независимости, когда в такой стране не хотят жить сотни тысяч молодых людей и ищут любой способ и любую возможность куда-то отсюда уехать?»

Он взглянул на сидевшего рядом громилу. Тот дремал, не обращая на него внимания.

Конечно, каждый народ должен иметь право на независимость, продолжил рассуждать Дронго, но и точно так же он должен иметь право на счастье. Неужели вот такая страна, с высочайшим уровнем коррупции, воровства, клановости, была идеалом грузинских диссидентов? Неужели страна, стремительно теряющая свои культурные завоевания, в которой разваливается кинематограф, умирает литература, гибнет театр, может считаться образцом развития человеческой цивилизации в двадцать первом веке? Ну что получили три закавказские республики в результате распада СССР? Войны, смерть тысяч людей, эмиграцию десятков и сотен тысяч своих граждан, нищету, ужасающую коррупцию и самое главное – полное отсутствие всякой надежды на будущее. Теперь трем закавказским республикам понадобится еще лет пятьдесят, чтобы при идеальных обстоятельствах развития вернуться к началу восьмидесятых годов прошлого века. Неужели такова цена независимости?