Сергей Зверев - Завербованная смерть

«Да», – снова молчаливый кивок.

– Да не маячь ты! – Дрессировщик вдруг вызверился на своего «великого и ужасного» друга-волшебника. – Сядь! Болтаешься, как этот самый в проруби! И где ты только себе таких ассистенток находишь… – зло процедил он, – не бабы, а сплошная головная боль. Та – дура, народный мститель, понимаешь, с ятаганом. Эта – в каждую бочку затычка…

– Костя, перестань, – дружелюбно отозвался Вольдемар.

– Перестань? – взвился где-то за прожектором уязвленный дрессировщик. – Тогда еле-еле отплевались от этого дела. Хорошо, директор труппы хороший мужик был и мой знакомый. А куковали бы мы с тобой от десяти до пятнадцати! Перестань! А здешние фараоны – не наша ментовка, их не подмажешь. А ты хоть представляешь, сколько нам с тобой за это светит? – Укротитель закрепил наконец прибор в нужном положении, почти бегом подбежал к своему подельнику и вперился в него таким же ненавидящим взглядом, каким только что смотрел на Изольду.

Иллюзионист не выдержал и опустил глаза.

– То-то же, – наставительно бросил Заметалин, – а я тебе сто раз, тысячу раз говорил: не путай божий дар с яичницей. Работа – это работа, а бордель – это бордель. Так нет же, тебе чтобы все в одном лице и в одном месте было. Все оптом, не отходя от кассы. Полудурок, – зловещим шепотом добавил он и обратился к Изольде.

– Эй, ты, мартышка белобрысая! Отвечай: ты не пойдешь в полицию? Ну, давай, дешевка, мотай головой! – заревел дрессировщик, видя, что девушка нагло игнорирует его допрос.

– Ты неправильно ставишь вопрос, – вступился за свою ассистентку иллюзионист, – так в русском языке не спрашивают.

– Слышишь, ты, лингвист хренов, – презрительно бросил Заметалин, – ты кого тут лечить собрался?

– Скажи, Изольда, – обратился Вольдемар к девушке, не обращая никакого внимания на сквернословие компаньона. – Если мы тебя отпустим, ты пойдешь в полицию?

«Да», – решительно кивнула непокорная пленница, окончательно выведя укротителя из себя.

– Ах ты… Ах ты… – захлебнулся от негодования Заметалин, покрутил по сторонам головой и бросился в темный зал шапито. Через секунду в том месте вкрадчиво зашелестел мотор бензопилы, и дрессировщик ступил в освещенный сектор манежа, решительно покачивая грозным агрегатом. В серьезности его намерений сомневаться не приходилось. Он медленно, растягивая удовольствие от предстоящей процедуры, стал приближаться к беспомощной пленнице.

– Дура! – Побелевший от страха иллюзионист подскочил к своей ассистентке. – Дура! – снова каркнул он, перекрикивая скрежет бензопилы. – Ты же просто не понимаешь, какие это деньги! Пять тысяч долларов за пять порций! Это же… Это же двести пятьдесят тысяч баксов! Четверть миллиона!!! – Глаза его загорелись алчным блеском. – Ты представляешь, как бы мы с тобой зажили!

– Сколько тебе надо, чтобы ты молчала? – предостерегающе прорычал укротитель, подойдя к девушке вплотную. – Говори, шалава!

Ох, как бы Изольде хотелось иметь сейчас такую возможность – говорить! Уж она бы им сказала, этим двум выродкам, цирковым выкидышам. Девушка их совершенно не боялась. Может, потому, что все происходящее воспринималось ею, как кино. Сидит она в кинотеатре, смотрит фильм, как два контрабандиста угрожают распилить на части невольную свидетельницу их преступления. И вот-вот должен появиться герой, спасти ее, а главный негодяй сам же от своей бензопилы и погибнет. Хеппи-энд! Конец фильма! Но в данную минуту Изольда могла только отрицательно покачать головой.

– Ты не хочешь купить свое молчание. – В Заметалине стала закипать лютая ярость, за последствия которой он не отвечал. – Я тебя на кусочки! Крабам скормлю! Никто и не найдет!

– Извините, – точно, как по сценарию, появился главный герой, – кто-нибудь мне может объяснить, что здесь происходит?

Главный герой был одет в форму полицейского патрульно-постовой службы, жевал какое-то подобие гамбургера и был настолько тучен, что олешинские три толстяка могли запросто поместиться в его штанах.

– Бери ножи, – приказал дрессировщик растерянному Вольдемару, – метай. Он жестом попросил полицейского подождать одну минуту, подошел к щиту и глянул на иллюзиониста:

– Так, Володя? – спросил он и, получив молчаливое подтверждение, ровненько спилил у щита два верхних угла, придав фанерному заднику форму трапеции. Закончив, он выключил мотор и в наступившей тишине пояснил:

– Мы готовим новый номер.

– Так поздно? – удивился блюститель закона.

– Что поделать, – пожал плечами Заметалин. – Если вы знаете, то сегодня в нашем цирке проводился обыск, – укоризненно произнес дрессировщик, и полицейский согласно кивнул. – Репетиция, естественно, была сорвана, – снова посетовал укротитель, – а другого времени у нас не будет, – закончил он. Полицейский снова понимающе кивнул, благодушно пережевывая полуфабрикат. Однако удаляться, судя по всему, он не спешил.

– Мы понимаем, что немного шумим и причиняем некоторое беспокойство, – Заметалин предпринял еще одну попытку избавиться от назойливого фараона, – мы только привели декорацию в порядок. Больше мы ее включать не будем, – с этими словами он отложил бензопилу в сторону.

– А почему у девушки заклеен рот? – поинтересовался патрульный.

– А это такой номер, – вмешался в разговор иллюзионист. – Она, – Вольдемар кивнул на связанную по рукам и ногам ассистентку, – подсадная утка. Ну, то есть сидит в зале, как самый обычный зритель. А когда мы вызываем добровольца – выходит она.

– А-а-а-а! – лукаво протянул страж порядка и погрозил фокуснику пальцем, мол, ишь, какие вы, русские, хитрые! Но уходить он по-прежнему не собирался, и эстафету говорливости снова подхватил дрессировщик.

– Понимаете, номер очень рискованный, – он взял полицейского под руку, – Володя, покажи.

Иллюзионист завязал себе глаза, взял в руку метательный нож и с силой бросил его в Изольду. Лезвие глубоко вошло в фанерный щит чуть повыше головы девушки. Полицейский от неожиданности поперхнулся и закашлялся.

– Как вы можете догадаться, – прокомментировал выступление друга Заметалин, – обычный зритель наверняка закричал бы, дернулся в сторону… Даже вот вы испугались…

– Кхе-кхе-кхе! – выразительно ответил полицейский.

– А крика ужаса на арене цирка быть не должно. Только в зрительном зале, – продолжал просвещать блюстителя закона дрессировщик, – поэтому, так сказать, для большего натурализма мы и привязываем нашу артистку к стулу.

– О’кей, о’кей, – откашлялся наконец полицейский, весело помахал ручкой прикрученной к стулу Изольде и, неторопливо переваливаясь с боку на бок, отправился охранять мирный сон лимассольских обитателей.