Сергей Донской - Дату смерти изменить нельзя

Это походило на страшный сон.

– Убирайся! – истерично взвизгнул юноша с искромсанными руками и пальцами. Схватить нож он был не в состоянии да и не пытался. Он просто хотел, чтобы русский демон скрылся из виду. Исчез. Испарился.

– На пол, – тихо сказал Бондарь. – Уткнулись носом в пол и закрыли глаза.

Не отрывая глаз от занесенной дубинки, юноша с перебинтованным туловищем грохнулся на четвереньки и растянулся на полу первым, причитая:

– Мы сдаемся, мы сдаемся.

Следующим улегся тот, который предложил Бондарю убираться. Он искренне сожалел об этой бестактности, но никаких других русских слов припомнить не получалось. Оставалось лежать ничком и считать секунды до того момента, когда дубинка обрушится на незащищенную макушку, сокрушив ее, как ореховую скорлупу.

– Тебе особое приглашение требуется? – спросил Бондарь у третьего корейца. Тот, машинально держа ружье, опустился на колени, тараторя:

– Мы ничего не имеем против тебя, ничего. Это все Председатель. Плохой человек, очень плохой. Если ты убьешь его, все будут только рады.

– Сколько вас на корабле? – нахмурился Бондарь.

– Здесь трое, – ответил кореец, – и семеро наверху. Вместе с Председателем.

– Ключ от двери есть?

– Извините?

– Ключ, – отчеканил Бондарь. – От этой двери. Чтобы я мог вас запереть.

– А! – обрадовался корееец. – Понял! Ключ на гвоздике, слева от вас. Это очень правильная мысль – закрыть нас в каюте. – Парень нервно хихикнул. – Я бы никогда не догадался.

Бондарь осмотрел врезной замок, убедился, что он не отпирается изнутри и сказал:

– Предупреждаю, яхта скоро затонет. Откройте иллюминатор и будьте начеку.

– Можно мы наденем пробковые жилеты? – деликатно спросил кореец. – Они хранятся в рундучке под кроватью.

– Вот видишь, тебе в голову тоже приходят удачные мысли, – не удержался от улыбки Бондарь. – На прощание дарю еще одну хорошую идею. Не пытайтесь взломать дверь и выбраться из кубрика раньше времени, договорились? А теперь присоединяйся к боевым товарищам и будь тише воды, ниже травы.

– Да-да.

Суетливые движения корейца, его по-собачьи преданный взгляд едва не усыпили бдительность Бондаря. Он и сам не сообразил, какие внутренние резервы позволили ему вскинуть дубинку одновременно с металлическим щелчком подводного ружья. Отбитая снизу стрела плашмя врезалась в потолок. Еще до того, как она упала на пол, Бондарь резко опустил руку. Это было логическое завершение замаха, скорее импульсивное, чем рассчетливое. Кореец с раскроенным черепом безропотно упал туда, куда ему было велено, и затих. Его раскинутые ноги и руки слабо шевелились, но причиной тому были не сокращения мышц, а непрерывное покачивание судна. Предположив, что горе-стрелок вряд ли воспользуется одним из пробковых жилетов, хранящихся в рундучке под кроватью, Бондарь вышел, тщательно запер дверь, выбросил ключ и побрел к трапу.

На палубе творилось невообразимое. Гигантские качели, устроенные стихией, подбрасывали яхту и швыряли ее вниз, словно бумажный кораблик. Порывистые шквалы ветра срывали с волн белые клочья фосфорической пены, темнота была наполнена тяжелым гулом, громыханием, шипеньем и свистом. Бондарю казалось, будто он очутился внутри какого-то адского механизма, предназначенного исключительно для уничтожения всего, что не является порождением моря и неба.

Несмотря на ослепительные проблески молний, мрак, окружающий яхту, был почти непроглядным. Лоснящиеся громады волн казались отлитыми из вязкой смолы. То засасывая «Летучую рыбу» по самые леера, то подбрасывая ее на головокружительную высоту, волны издавали грозное хищное рычание. Очутившееся в их власти суденышко скрипело и трещало, словно готовые развалиться от перегрузки качели. Никакие американские горки не могли сравниться с тем, что вытворяла яхта при каждом очередном крене. Проваливаясь в разверзшуюся пучину, она почти скрывалась под водой, а выскакивая пробкой на поверхность, вновь становилась игрушкой многометровых волн. Тем не менее двигатель работал бесперебойно. Председатель оказался способным учеником. Держась за поручни и плюясь горькой водой, Бондарь всмотрелся в темноту. При вспышке очередной молнии он увидел несколько блестящих человеческих фигур, собравшихся возле рубки. Дождавшись, пока очередная волна перехлестнет через палубу, Бондарь устремился вперед. Он ничего не кричал – это было бессмысленно при той какофонии, которая бушевала под открытым небом. Он не пригибался на бегу и не осторожничал – в подобных маневрах тоже не было проку.

Маневр предстоял один, единственно важный. Добраться до рубки раньше, чем на палубу обрушится новая волна, способная смыть Бондаря, как беспомощную козявку. Добраться и уцепиться за что-нибудь. Вот и вся тактика. Вот и вся стратегия.

Следуя ей, Бондарь ринулся вперед. Развить по-настоящему хорошую скорость мешали не только потемки, ветер и скользкие доски под ногами, но и адская боль во всем теле. Грудь изнутри жгло треснувшее ребро, голова раскалывалась при каждом резком движении, ныло левое плечо, перед глазами расплывались радужные круги. Однако Бондарь не давал себе пощады и преодолел две трети палубы раньше, чем его заметили корейцы. Только один из них держал в руке кинжал, именно блеск лезвия привлек недоброе внимание Бондаря. Яхта зарылась бортом в воду, так что на последнем этапе бежать пришлось вдоль шаткого косогора, – бежать прямо на выставленный клинок.

Прижавшийся спиной к рубке кореец издал предостерегающий возглас. Надо полагать, он не хотел убивать. Надо полагать, умирать ему не хотелось тоже. Подпрыгнув на бегу, Бондарь превратился в живой снаряд. Обе его подошвы обрушились на противника, словно молот. Затем яхту накрыло бурлящей волной. Пальцы Бондаря, вцепившиеся в стальной трос, едва не разорвались пополам, – настолько сильным было стремление моря утащить капитана за борт.

Когда вспененная вода сошла, Бондарь обнаружил, что никакого корейца поблизости нет, отсутствует также и дубинка, зато кинжал никуда не делся – торчит себе в правой ступне, не позволяя ступить на ногу. Ладно, черт с ней, с ногой. Главное, теперь Бондарь снова вооружен, следовательно, очень опасен.

Он вытер лицо рукавом куртки. Трескучий электрический разряд в небе осветил рубку и четверку мокрых корейцев, жмущихся друг к другу. При взгляде на этот моментальный черно-белый снимок стало ясно, почему уцелели только эти четверо и почему они не набрасываются на Бондаря скопом. Напуганные разгулом стихии, парни обвязались канатом, концы которого были пропущены сквозь прутья трапа. С такой надежной страховкой можно было не опасаться волн. Правда, оставался еще Бондарь, а корейцы уже успели убедиться, что этот человек пострашней самого страшного урагана.