Чингиз Абдуллаев - Симфония тьмы

Он даже не подозревал, что на соседней улице в это время в автомобиле сидели Альфред Шварцман и его напарник. Антонио мрачно смотрел на здание отеля.

– Вот здесь мы их достанем, – кивнул Ястреб, показывая на отель. – Они приедут сюда. И нам нужно сделать так, чтобы они здесь остались.

Антонио улыбнулся, показывая белые зубы, и, повернув голову, выплюнул жвачку прямо в мутные воды канала.

Вечером Дронго позвонил в Брюссель, в апартаменты Осинского, чтобы узнать последние новости. Трубку взял Якобсон.

– У вас все в порядке? – спросил Дронго.

– Пока да. Мне иногда кажется, что вы ясновидящий, – проворчал Якобсон, – но, слава богу, ничего о нашей птичке мы пока не слышали.

– Будьте поосторожнее на концерте, – напомнил Дронго перед тем, как положить трубку. Взглянул на часы. Кажется, можно немного пройтись по городу.

Одевшись, он спустился вниз. В холле сидел Моше, читавший газету. Дронго подошел к нему.

– Не надоело? – строго спросил он. – Я мог уйти и через ресторан.

– Там еще не открыли дверь, – возразил Моше, – мне тоже пришлось изучить строение этого отеля. Кстати, почему вы решили остановиться здесь? Ведь Осинский первоначально планировал поселиться в отеле «Европа»?

– Мы передумали. Здесь хорошая арт-галерея, – серьезно сообщил Дронго. – Черт с вами, вы все равно от меня не отвяжетесь. Идемте, немного погуляем по городу. Я давно уже не был в Амстердаме.

Моше отложил газету и согласно кивнул головой. Они вместе вышли из отеля.

– Думаю, Ястреб уже здесь, – сказал Моше, – вы, конечно, правильно все рассчитали. Он не рискнет нанести удар в Брюсселе, а постарается взять реванш в Амстердаме.

– От этого нам не легче.

Они шли по направлению к центру, где находился железнодорожный вокзал и Центральная площадь, на которой стоял памятник, так удивительно напоминавший фаллос, словно и здесь голландцы решили бросить всем вызов. Справа от памятника было большое здание знаменитого музея восковых фигур, сделанного по образцу известного на весь мир лондонского музея восковых фигур мадам Тюссо. Слева от памятника, в глубине старинных строений, начинался так называемый «розовый квартал» – самое посещаемое и популярное место в ночные часы.

Собственно, это был давно уже не квартал, а сразу несколько кварталов, где под розовато-красным неоновым светом за стеклом, словно в маленьких тесных аквариумах, стояли девицы в бикини и символических полосках, едва прикрывавших их грудь. Толпы подростков, туристов, просто любопытствующих ходили по улицам, рассматривая женщин. Лишь немногие счастливцы рисковали зайти внутрь. Хотя плата была не очень высокая – всего около тридцати двух долларов, однако люди очень боялись разного рода заболеваний и не рисковали вступать в контакты с проститутками, ограничиваясь лишь наблюдением.

Это была самая известная туристическая достопримечательность Амстердама и всей Голландии, которую посещали гораздо охотнее любых музеев, настолько притягательна сила этого порока, помноженная на чисто человеческое любопытство. Для особо стыдливых существовали экскурсии на машинах, которые проезжали вдоль канала, и сидевшие в них мужчины и женщины (последних было гораздо больше) рассматривали выставленных за стеклом других женщин.

Одинокие мужчины предпочитали неспешные прогулки с заходом во все тесные улочки и переулки, где с трудом могли разойтись два человека и где так торжествовал культ первобытных животных инстинктов. Эроса здесь не было. Был лишь прямой расчет хозяев подобных заведений и грубая физиология.

Дронго и его спутник не стали сворачивать в сторону «розового квартала», а вошли в какой-то ресторан, работавший до полуночи. Заказав ужин, они сели в полупустом зале. Здесь было гораздо меньше посетителей, чем на противоположной стороне улицы, ближе к знаменитому кварталу «любви».

– Я обратил внимание, – заметил, улыбаясь, Моше, – вы обычно любите плотно ужинать и почти не завтракаете.

– Да, – согласился Дронго, – видимо, я очень ярко выраженная сова. Мой настоящий пик активности начинается к вечеру и длится примерно до четырех-пяти часов утра.

– У вас творческая натура, – заметил Моше, – обычно такой распорядок устраивает писателей и художников. И еще шахматистов.

– В таком случае я шахматист, – засмеялся Дронго. – Кстати, вы можете удивиться, но я однажды играл с самим Гарри Каспаровым.

– С чемпионом мира по шахматам? – изумился Моше.

– Тогда он не был чемпионом. Тогда он учился в школе и был обычным, хотя и очень одаренным мальчиком. А я был старше его на несколько лет. И мы встретились на какой-то школьной олимпиаде. Так что я могу гордиться, что играл с самим чемпионом мира.

– И чем кончилась ваша встреча?

– Я проиграл почти сразу. Просто позорно и разгромно. И с тех пор почти не играю в шахматы, помня о своем поражении школьнику младше меня. Мне вообще кажется, что человек должен быть лучшим в своем ремесле. Самым лучшим. А когда вас так оскорбительно быстро обыгрывают, нужно либо вообще выходить из игры, либо, собрав всю волю, готовиться и побеждать. Побеждать во что бы то ни стало. У настоящего мужчины изначально должно быть заложено стремление быть первым. Какой-то спортивный азарт. Если его нет, значит, нет чего-то очень важного для становления вашей судьбы.

Но к шахматам, как и к любому виду творчества или спорта, это не относится. Там нельзя побеждать только путем элементарного натаскивания и занятий. Там еще присутствует и такая важная составляющая, как талант. Если его нет, то уже ничего не поможет. Вы можете стать мастером, даже гроссмейстером. Но вы никогда не будете чемпионом мира. А мне всегда хотелось быть чемпионом мира. Поэтому я бросил шахматы.

– И занялись своей нынешней работой? – серьезно спросил Моше.

Дронго взглянул на него.

– Что вы имеете в виду?

– Вы стали чемпионом в своей области. Своего рода непризнанным гением аналитического расследования. Разве это не утешение?

– Вы, кажется, начинаете мне льстить, Моше. Не нужно. Конечно, я не гений. Я просто специалист. Может быть, неплохой. Но это разные вещи.

После ужина они возвращались домой пешком, и Дронго решил еще раз обойти отель. Он обратил внимание на окна кафе «Пулитцер», выходившие на другую сторону канала. Они были сделаны в традиционном стиле и раскрывались не настежь или внутрь, а поднимались вверх. Ресторан был в глубине комплекса зданий, и его окна не имели внешнего выхода.

Завтра утром из Брюсселя должны прилететь Осинский и его сопровождающие. Уже в одиннадцатом часу он попрощался с Моше и поднялся к себе. Снова набрал знакомый номер телефона апартаментов в Брюсселе. На этот раз у телефона оказалась Барбара.