Чингиз Абдуллаев - Симфония тьмы

– Я останусь здесь, – сказала женщина. – Нужно ему еще показать телеграмму. Пусть порадуется. Телеграмму с соболезнованиями о смерти Мартина прислал из Вашингтона сенатор Доул.

– Доул? – переспросил Дронго и, словно отвечая сам себе, кивнул: – Конечно, Доул. Он ведь друг и земляк нашего маэстро.

И он повернулся, собираясь уйти. Но тут Якобсон неожиданно попросил его спуститься вместе с ним в бар. Это было само по себе достаточно впечатляюще. Менеджер почти никогда не пил. Он прекрасно знал, что Дронго также не любитель спиртных напитков. Но тем не менее Дронго решил пойти с менеджером в бар, понимая, что предстоит важный разговор.

Они спустились на первый этаж, прошли галерею и поднялись по ступенькам в бар, где в этот поздний час было мало посетителей. Якобсон остался верен себе и здесь. Он заказал апельсиновый сок, даже не спросив у Дронго, словно заранее зная, что тот согласится. И лишь когда официант, поставив на стол два высоких стакана, отошел от них, негромко сказал:

– Я хотел извиниться перед вами.

– Ничего, – отмахнулся Дронго, – я привык к этому. Все как обычно.

– Честно говоря, я думал, что меня трудно удивить. Но вы меня удивили. Вернее, даже не вы, а ваш нестандартный образ мышления. Я даже не мог предположить, что подобное возможно. Этот Шварцман не ястреб, а настоящая змея. Хитрая, скользкая и очень коварная.

– Он профессиональный убийца, – уточнил Дронго, – а я профессиональный аналитик. Значит, он обязан придумывать различные способы убийства, а я обязан их предугадывать. По-моему, все правильно. Вы ведь тоже прекрасно знаете свое дело… – он специально выдержал паузу и закончил: —…менеджера композиторов. Вернее, знаете, как из них делать гениев.

Якобсон оценил паузу. Он улыбнулся.

– Вам не нравится музыка Джорджа Осинского? – Он, не мигая, смотрел на Дронго.

Тот выдержал этот взгляд.

– Не нравится, – сказал он, – если честно, то я совсем не большой поклонник его несколько экстравагантной музыки.

Якобсон ничего не ответил. Просто молча поднял свой стакан и, не сводя немигающих глаз со своего собеседника, выпил весь сок. Затем сказал:

– От вас и не требовалось любить музыку нашего маэстро. Вы должны только обеспечивать его безопасность.

– Безопасность Рэнди, – терпеливо напомнил Дронго, – вы забыли.

– Я не забыл. Рэнди сейчас исполняет роль Осинского. Значит, для всех он и есть настоящий Джордж Осинский. И мы не можем допустить, чтобы его убили на глазах у всех. Иначе как мы объясним журналистам, зачем решили подменить настоящего Осинского его двойником?

Дронго молчал. Он просто старался выдержать пристальный взгляд Песаха Якобсона.

– Он не успокоится, – убежденно сказал Дронго, – он как нацеленная стрела – остановиться не может. Либо попасть в цель, либо разбиться, иного пути он не признает.

– Вы меня не успокоили, – раздраженно заметил Якобсон, подзывая официанта. – Дайте нам два виски, – попросил он.

Дронго удивленно посмотрел на менеджера. Кажется, он действительно сегодня несколько выбит из колеи. Официант быстро принес требуемое, поставив пузатые стаканы, и так же быстро отошел. Якобсон поднял свой стакан и залпом выпил содержимое. Льдинки ударились о стенки стакана, легко зазвенев. Чуть отдышавшись, Якобсон заговорил:

– Дело в том, что нас действительно очень волнует этот случай. Прежде всего мы хотим понять, почему Ястреб получил такое задание? Почему он должен убить Осинского? Кому и почему мешает композитор, никого в жизни не обидевший?

– А вы действительно этого не знаете? – спросил Дронго, не притрагиваясь к стакану с виски.

Якобсон нахмурился.

– Что вы хотите сказать?

– Я просто спросил.

– Вы уже догадались, – понял Якобсон, – этого следовало ожидать. Такого аналитика, как вы, нельзя иметь рядом с собой. Это довольно опасно.

– Я понял все уже в Париже. Последние события только подтвердили мою правоту. Насколько я знаю, после первичных выборов в Южной Каролине сенатор Доул впервые вышел в лидеры. Через два дня пройдут решающие «праймериз» в Огайо, Иллинойсе, Мичигане. Думаю, тогда станет ясно, что сенатор Доул побеждает соперников и будет выдвинут на республиканском съезде кандидатом в президенты США, – произнес Дронго.

Якобсон даже оглянулся.

– Не нужно так громко говорить, – попросил он.

– Мы можем подняться в ваш номер, – предложил Дронго. – У вас нет скэллера?

– У меня он в кармане, – кивнул Якобсон, – просто я боюсь, что нас могут услышать.

– Значит, я прав. Сенатор Боб Доул. Будущий кандидат в президенты США. Главная цель вашего Фонда. У вас работают просто потрясающие аналитики.

– Идемте, – поднялся Якобсон, – поговорим лучше в галерее. Я думаю, там будет удобнее.

Дронго, так и не притронувшийся к своему виски, вышел первым. Якобсон подписал счет за выпитое в баре и вышел следом. В арт-галерее он догнал Дронго.

– Вы действительно давно догадались обо всем? Или только сейчас?

– В Париже. Когда вы предложили мне уехать после первичных выборов в Нью-Гэмпшире, где сенатор Доул неожиданно проиграл выборы своему основному сопернику Пэту Бьюкенену. Тогда вы решили, что ваша игра провалилась, и даже посоветовали мне уехать. Но на следующий день, когда все встало на свои места и пришли известия о последующих победах Доула, вы изменили свое мнение. А заодно изменился и тон статей, рассказывающих о триумфе оперы Джорджа Осинского.

– Я должен был предусмотреть все, – сказал, заметно волнуясь, Якобсон. – Кажется, вы узнали слишком много.

– Ровно столько, чтобы оценить всю гигантскую аналитическую деятельность вашего Фонда. Я не знаю, на кого вы работаете, мистер Якобсон, но должен признать, что работаете здорово. Еще пять лет назад в Лос-Анджелесе прозябал в неизвестности композитор Джордж Осинский, влачивший нищенское существование и пытавшийся пробиться в Голливуд. Не удивляйтесь, я неплохо поработал с компьютером и знаю всю биографию Осинского.

Именно пять лет назад появились вы, мистер Якобсон. Как ангел-хранитель, протянувший руку помощи Осинскому. Именно с того дня, как вы стали менеджером композитора, начались его грандиозные успехи и всемирная популярность. Я пытался понять, чем вызван подобный альтруизм. Неужели ваш Фонд всерьез заинтересовался новаторской музыкой Осинского? Или эстетикой его произведений? Но, немного узнав вас, я понял, что ошибаюсь. Вы слишком рациональны, чтобы быть эстетом. И слишком большой прагматик, чтобы стать альтруистом. Значит, дело в другом.

Якобсон слушал молча, не перебивая.

– Тогда, в Париже, я провел параллельное исследование жизни Кэтрин Муленже. – При упоминании этого имени Якобсон заметно вздрогнул, но снова не произнес ни слова. – У нее удивительная судьба, напоминающая судьбу нашего маэстро. Пик ее популярности каждый раз приходился на начало президентских выборов во Франции, когда у ее близкого друга Жака Ширака появлялись хоть какие-то шансы пройти во второй тур и выиграть президентскую гонку. Сегодня мадам Муленже самый популярный прозаик Франции, а ее близкий друг – президент Франции.