Иван Головченко - Черная тропа

Всегда я пытался вредить вам. Женившись на большевичке и усыновив большевистского выродка, я завоевал авторитет среди бедноты. Был образцовым бухгалтером, и это принесло мне доверие. Но и авторитет, и доверие я использовал очень умело. Писал анонимные письма в высокие инстанции, обвиняя в измене тех, кто были настоящими моими идейными врагами.

И не раз я достигал цели... Это была своего рода кровная месть.

Пришла война. Мне казалось, что я дождался своего солнца, однако это солнце очень быстро затуманилось, даже по-настоящему не согрев меня. И вот я снова сделался «товарищем», снова стал улыбаться тем, кого ненавидел. Да годы были уже не те, не стало у меня больше ни надежды, ни утешения. И умирать не хотелось...

Всю жизнь я прожил по принципу: опасность не страшна, страшна случайность. Остерегался всех случайностей и не уберегся. Именно случайность меня в погубила. В конце декабря к нам на шахту назначили нового начальника. Как-то, обходя склады, я встретился с ним с глазу на глаз и чуть не упал с перепугу.

В новом начальнике я сразу узнал бывшего комиссара партизанского отряда, чье лицо хорошо запомнилось мне по плакатам; которые мы вывешивали в Черногорске и в окрестных селах, обещая за его голову 50 тысяч марок.

Горовой долго смотрел на меня, потом как-то неестественно крепко пожал мне руку. Я подумал, что он тоже меня узнал.

С тех пор я потерял покой.

Передо мной стала дилемма: удирать в неведомый край или же убить Горового. Я решился на последнее, ибо в мои годы бежать уже некуда.

Долго выбирал удобный момент и наконец выбрал.

Это меня и погубило.

Что же, радуйтесь!

Мой час пробил. Не раз скрещивались наши стежки и снова расходились. На этот раз они так скрестились, что одному из нас не место под солнцем. Третья встреча с вами для меня стала роковой».

Был уже вечер, когда дочитали каракули палача. На темном ковре неба мигали стыдливые звезды, тянуло прохладой. За окнами шуршали молодыми листьями юные тополя, словно переговариваясь между собой о чем-то таинственном и интересном.

Полковник поднялся из-за стола, взял папку в ледериновой обложке и написал размашисто: «Дело закончено».

— Слушайте, друзья! У меня же событие! Чуть не забыл пригласить вас на серебряную свадьбу. Да, да, не удивляйтесь. Справляем с Еленой Петровной серебряную свадьбу. От всей души прошу ко мне,

Три человека вышли на улицу.

Лидочка собиралась в школу...

Был вечер, и до той заветной минуты, когда перед нею впервые откроются двери школьного класса, оставалась еще целая ночь и беспокойное утро, но Лидочке не терпелось. Шуточное ли дело — впервые собираться в школу! Тут важно не забыть, например, тетрадку. И ручку... И чернильницу... И карандаш. И важно, чтобы новый портфель был чистеньким — ни пылинки. А туфли, платьице, голубая лента в косичках — все должно выглядеть так, чтобы каждый, кто встретит Лидочку завтрашним утром, сказал:

— Эта девочка спешит в школу!..

Она не могла не заметить, что и отец ее — председатель сельсовета — Савелий Иванович Косачев, и мать — Софья Петровна Косачева, были настроены в этот вечер торжественно. Маленькое событие в семье всем им казалось значительным, и, настроенный мечтательно, отец сказал:

— Так и годы пролетят — не заметишь. Давно ли, Софья, мы радовались ее первому шагу? А ведь может и такое статься, что годиков этак через пятнадцать войдет в нашу квартиру дипломированный врач, или агроном... или учительница — Лидия Савельевна Косачева!..

Мать улыбнулась:

— Много еще воды утечет!..

— И все же верится, — сказал Косачев, наблюдая, как дочь примеряла перед зеркалом платье. Черные глазенки ее сияли от счастья, разгоряченные после купанья щеки налились ярким румянцем. Новое голубенькое платье в горошек ей очень нравилось, и не меньше нравился портфель — деловитый и важный, с блестящим замком, и коричневые туфельки, стоявшие у кроватки. Если бы сейчас, в эту минуту, в школу! Но придется еще раздеваться и ложиться в постель, и только утром мама разбудит ее и скажет:

— Ну, девонька, пора...

В какой уже раз Лидочка представляла себе, как она выбежит на крыльцо — нет, не выбежит, — выйдет вполне спокойно, спустится по ступенькам и, неся в правой руке портфель, а в левой букет левкоев, — любимых маминых цветов, — пройдет под окнами соседей, и те обязательно выглянут, конечно, и скажут:

— Подумать, еще так рано, а девочка уже идет в школу!..

Но разве она пойдет одна? У соседей есть злая собака Рябчик. Хорошо, если калитка закрыта и Рябчик привязан. А если нет? Озабоченная этой непредвиденной опасностью, Лида спросила:

— Мама, ты тоже со мной пойдешь?

— Ну как же! Обязательно провожу тебя...

— А потом ты уйдешь, а я одна останусь?..

— Нет, девочка, вас встретит учитель. Там соберется много таких же малышек, как ты, и он будет с вами заниматься.

— Я знаю учителя! — радостно воскликнула Лида. — Он близко от нас живет...

— И еще у вас будет учительница, Зоя Васильевна. Не знаешь? Ну, ничего, завтра познакомишься, ребята ее очень уважают...

— Еще бы не уважать! — пошутил Косачев. — Не будешь слушаться — сразу подавай ей уши... Крепко надерет!

Лида удивленно взглянула на отца.

— А вот и нет! Мама говорила, что в школе за уши не дерут.

— Это послушных не дерут, — продолжал дразнить Косачев. — А ведь ты частенько не слушаешься ни меня, ни мамы...

Заметив веселые искорки в глазах отца, Лида захлопала в ладоши:

— И совсем ты выдумываешь! Зою Васильевну я буду слушаться...

На улице стемнело, и Софья Петровна зажгла лампу. Мгла дождливого осеннего вечера за окнами еще больше сгустилась. Стали виднее мелкие брызги дождя, осевшие на стеклах. Черная ветка акации зябко тянулась к окну. Ветер настороженно шумел над крышей... И от этой непроницаемой мглы за окном, и от шороха ветра в комнате казалось особенно светло и уютно.

— Ну, хватит, девонька, чепуриться, — сказала мать. — Снимай платьице, будем ужинать.

Стоя посреди комнаты, Лида с усилием развязывала поясок. Савелий Иванович по-прежнему смотрел на дочь, мысленно повторяя: «И все же не верится!» Вспоминался партизанский отряд, в котором он познакомился с Софьей. Казалось, все это было совсем недавно. Однако дочери уже семь лет.

— Долго ты, школьница, с поясом возишься, — молвил он чуть насмешливо. — Может, учительницу позвать, чтобы помогла?

Девочка облегченно вздохнула:

— А вот и развязала! Я же не виновата, что он затянулся в узелке...

Захватив подол платьица, Лида вскинула ручонки, чтобы снять школьный наряд, невольно шагнула к отцу и вдруг оступилась. Грянул выстрел. Девочка пошатнулась и рухнула на пол.