Игорь Арясов - Три часа на выяснение истины

И теперь, проезжая с Настенькой тот самый поворот, Евгений Александрович без труда сделал скорбное лицо и нажал на клаксон. О чем-то задумавшаяся Настенька вздрогнула и посмотрела на него с удивлением:

— Что ты, Женя?

— Так положено, — назидательно сказал он и кивком головы показал на поворот, где сбавлял скорость. — На этом месте разбился Эдгар.

— Да-да, я помню, — равнодушно покачала головкой Настенька, — ты мне как-то говорил. Но разве обязательно именно сегодня было ехать мимо этого поворота? — Она капризно искривила губы.

— Извини, я почему-то не придал этому значения, — пробормотал Евгений Александрович, — просто отсюда ближе до моего заветного места. — Он свернул вправо на проселочную дорогу и минут через десять спустился с довольно крутого склона оврага в маленькую долину, которую надвое разрезала серебряная полоса безымянной речки. Левый ее берег был скрыт со стороны поля высоким склоном, а на правом, более пологом, всего в полусотне шагов стояли на прочных, стройных золотистых ногах высокие сосны.

— Боже мой! — ахнула Настенька, выходя из машины. Она тут же сбросила туфли, расстегнула костюм и осталась в купальнике, который без труда Евгений Александрович мог спрятать в своем небольшом кулаке. — Какой райский уголок!

Повизгивая от восторга, она побежала к речке пробовать воду, а Евгений Александрович, потянувшись, словно со сна, быстренько расстелил одеяло, поставил на него портативный магнитофон, нажал клавишу. Прозрачная, медленная мелодия догнала Настеньку, окутала ее и соединилась с ласковым, чуть грассирующим говорком речки.

— А пить ее можно? — спросила жена, черпая ладошкой воду. — Она такая прозрачная.

— Можно, — разрешил Евгений Александрович, — это грунтовая, из отработанных шахт понемногу откачивают. — Он достал из машины две сумки с надписью «Мальборо», стал раскладывать завтрак, приготовил две изящные мельхиоровые рюмочки, поставил около них высокую коробку коньяка с именем любимого полководца. Однажды, разглядывая себя в зеркало, он обнаружил с ним сходство и был приятно удивлен и обрадован.

— Фи, — сказала Настенька, глядя на его приготовления, — опять твой «Наполеон»?

— П-понимала бы, — бормотнул Евгений Александрович и махнул рукой. — Иди, хозяйка, хватит п-прохлаждаться, не дома, чай.

Настенька вернулась к нему, прохладными влажными ладонями полезла под рубашку к груди и спине, он шутливо поежился и чмокнул ее в подбородок.

— А можно я без купальника плескаться буду?

— Попозже, пусть солнце нагреет воздух.

— А это твое место и больше ничье? А почему ты раньше меня сюда не привозил? Признавайся!

— Я н-недавно его обнаружил, совсем случайно, когда возвращался окружной дорогой, — ответил Евгений Александрович, и слукавил, потому что это место он отыскал давно и не раз приезжал сюда и до, и после знакомства с Настенькой. Но разве можно было огорчать ее такими пустяками? Разве у него нет сердца?

Давно не было у Евгения Александровича так хорошо на душе, так беззаботно и радостно, словно не он, а кто-то другой, похожий на него человек, воровал и скупал золото и по ночам просыпался в холодном, липком от страха поту…

Они купались в ледяной речке, ловили вилками огольцов под камнями, собирали маслята в бору, жарили их на костре. А потом он попросил Настеньку повесить на сосне две банки.

— А это еще зачем? — Она брезгливо посмотрела на пустые консервные банки.

— Фокус покажу, — загадочно улыбнулся Евгений Александрович, решив продемонстрировать жене меткость глаза и твердость руки, а заодно показать ей наган.

Она чуть обиженно пожала плечами и неохотно пошла через ручей на тот берег. Когда Настенька подошла к сосне, такая же бронзовая под теплым солнцем, и, повернувшись боком, спросила: «Повыше или пониже?», он крикнул: «Повыше!» и подумал о том, что, если вдруг она изменит ему с кем-то, если это прекрасное тело будет принадлежать не ему, а кому-то другому, он застрелит ее.

Настенька вернулась поскучневшая, вытерлась махровым полотенцем, надела купальник и стала собирать посуду:

— Вода уже совсем холодная. Собираемся, что ли?

— Сейчас, — ответил Евгений Александрович, — успеем. Вот теперь я покажу тебе настоящий фокус, — он шагнул к машине, зачем-то полез под сиденье и достал оттуда наган. Настенька видела такие в кинофильмах о гражданской войне.

— Ух ты, — удивилась она, — как настоящий!

— Вот именно, — Евгений Александрович ласково погладил наган, посмотрел на противоположный берег, прищурился. — Здесь до сосны метров тридцать, так? Теперь смотри, — он картинно заложил одну руку за спину, другой поднял оружие и дважды подряд выстрелил.

Настенька, зажав уши руками, увидела, что обе банки, которые она повесила на маленькие сучки, подпрыгнули и слетели в траву.

— Здорово, молодец! — она захлопала в ладоши. — А можно, я тоже попробую, Женечка?

— Можно, — он вложил наган ей в правую руку, повернул Настеньку к сосновому бору боком и, поддерживая револьвер своей левой рукой, предупредил: — Не спеши нажимать курок, придержи дыхание, целься спокойнее. Давай!

Настенька выстрелила, снова сказала «Ух, ты!», сбегала к соснам и разочарованно вернулась:

— Промазала. А ты здорово стреляешь. Значит, он настоящий?

— Конечно, — Евгений Александрович показал ей маркировку, и Настенька медленно прочитала вслух:

— «Тульский Императора Петра Великого оружейный завод, 1916 год». Смотри-ка, и даже номер есть — 159326. Надо же! Такой старый, а стреляет здорово.

— Да, умели в России делать чудеса. Работает, как часы. А вот немецкий — б-барахло. «Вальтер» сорок второго года. Им даже я стреляю плохо.

— Значит, у тебя еще один есть? А зачем столько?

— Как зачем? Хотя бы для милиции. Таких, как я, она не охраняет.

— Ты любишь мнить о себе как о крупном преступнике.

— Но-но, — нахмурился он, — аккуратней с т-терминами. Я не преступник, а д-деловой человек. Это большая разница. Поняла?

— Поняла. — Настенька вдруг снова стала скучной, и Евгений Александрович даже удивился, как быстро она потеряла интерес к оружию, а потом подумал: женщина, чего с нее взять?!

Собрались быстро. Солнце уже золотило только верхушки сосен, стало прохладнее. Выехали на проселочную дорогу. Настенька молчала.

— Ты что, устала?

— Нет, просто надоело все, скучно.

— Н-не понял. Это тебе скучно? — опешил Евгений Александрович.

— Вот именно. Ну что мы с тобой никуда не ходим и к себе никого не зовем?

— У меня работы много. А ты, пожалуйста, приглашай.

— Я свою работу ненавижу. Неужели тебе не надоело в гнилых зубах ковыряться?

— Может, и надоело, так что из того? Это я умею лучше, чем в-все остальное. И, кажется, неплохо з-зарабатываю. Почему тебе скучно? Чего тебе н-не хватает? Дача — есть, яхта — есть.