Юрий Усыченко - Когда город спит

— Будет вам о нем вспоминать, товарищ капитан первого ранга, — жалобно сказал Бурлака. — Не подумавши я ляпнул, просто с языка сорвалось.

— У нас с тобой ничего с языка срываться не должно, — добродушно сказал Марченко. — Вот за это я тебя и корю. Знаю, что ты не из породы хвастунишек… Итак, товарищ лейтенант, обстановка вам полностью ясна. Получите подробно разработанное оперативное задание и действуйте.

— Слушаюсь, товарищ капитан первого ранга.

Бурлака поднялся со своего места и встал по стойке «смирно». Встал и Марченко.

— Дело сложное, — сказал Марченко. — Тем более сложное, что пока совершенно неясно, с чего оно должно начаться. По существу, мы еще не знаем намерений врага, а нам необходимо их разгадать. О вашей работе докладывайте ежедневно в двадцать три ноль-ноль.

— Слушаюсь, товарищ капитан первого ранга.

— Можете итти. Желаю успеха.

— Спасибо, товарищ капитан первого ранга.

Задание было очень трудным. Марченко имел основания думать, что вражеские разведчики пойдут на все, стараясь раскрыть секрет «Надежного», но как начнут они, когда, Марченко не знал.

Каперанг отвечал на телефонные звонки, выслушивал доклады сотрудников, подписывал бумаги, но мысли все время возвращались к Борисову и его изобретению…

Бурлака тем временем направился на Пушкинскую улицу. Конструкторское бюро размещалось в особняке, стоящем в глубине старого сада. За садом из-за деревьев виднелись стены разбитых бомбежкой и невосстановленных зданий. С одного бока к саду примыкал гараж, с другого — жилой дом. Квартал был людным, но не шумным: трамваи, троллейбусы, основной поток автомашин сворачивали на главную улицу, не доходя до Пушкинской. Здесь проезжали лишь отдельные автомобили.

«Обстановка для конструкторской работы подходящая, — размышлял лейтенант, медленно шагая по тротуару, — как на даче. Но и пробраться в бюро ночью не особенно сложно. После двенадцати живой души не встретишь, охрана мала. Надо попросить Марченко усилить внутреннюю охрану».

Бурлака миновал бюро, спустился по Пушкинской вниз, к вокзалу. «Как легко и просто на фронте, — размышлял он, — знаешь, где враг, знаешь, как бороться с ним. А теперь? Теперь враг надел маску, притаился в укромном уголке. Он может быть в толпе, торопящейся по делам. Он может сидеть рядом в ресторане, спокойно разговаривать о погоде, о качестве съеденного бифштекса. Многолюдье большого города скрывает лучше всякой шапки-невидимки…»

Бурлака не обратил внимания на шедшего по другой стороне улицы высокого человека. Мало ли прохожих попадается на пути!

Моро тоже не заметил лейтенанта. «Д-35» тревожили свои мысли, мысли мрачные и злые. Он подозревал: в донесениях начальству Винтер приписывает себе сделанное Моро. Грязный мошенник: хочет изобразить Ральфа Моро лишь исполнителем винтеровских гениальных планов. Ничего не выйдет. Моро сумеет постоять за себя, а вернувшись домой, еще успеет изрядно насолить Винтеру.

…Лейтенант советской контрразведки Иван Бурлака и агент «Д-35» Ральф Моро при встрече разошлись, не взглянув друг на друга.

Галстук не прочен. Его можно разорвать одним резким движением. Но галстук-подарок постепенно связал Розанова с «Д-35» крепче железной цепи.

— Я раскусил мальчишку, — хвастался Моро Винтеру, — его можно использовать. У русских есть пословица… Как бы ее понятнее перевести?.. Приблизительно так: там где нет рыб, и омара можно считать рыбой.

Винтер сердито вздохнул:

— Да, это главная трудность нашей работы: абсолютно не на кого опереться. В любой стране я приобретал нужных людей в любых слоях общества — от членов парламента до бандитов. Здесь таких людей нет, и я не знаю, как их найти.

— Вот и приходится довольствоваться сопляками, вроде Розанова, — добавил Моро.

Оба собеседника помолчали. Моро устало смотрел на высокий узкий бокал с вином, стоящий перед ним.

— Все пустяки, все на свете пустяки, — тихо сказал Моро и громко добавил: — Розанов от меня не уйдет.

— Зачем он вам все-таки нужен? — спросил Винтер, оторвавшись от своих дум.

— Дынник носится с мыслью проникнуть в бюро и украсть чертежи трала, у него наклонности уголовника…

— А вам хотелось бы заставить работать на себя профессора эстетики? — с саркастической улыбкой перебил Винтер.

— Да, — серьезно ответил Моро. — Я предпочел бы профессора. Так о чем я говорил?.. В возможность незаметно попасть в бюро я не верю, оно охраняется. Марченко, которому, как вы говорили, поручена охрана бюро, хитер и опытен. Однако старина Моро не глупее его. Я нанесу удар с неожиданной для Марченко стороны. Вот послушайте, — Моро положил руки на стол, близко склонился к собеседнику. — Розанов уже познакомил меня с дочкой инженера, дочка познакомит с отцом. Каждый человек имеет свои слабости, надо уметь их нащупать. Борисов, может быть, тщеславен. Я предложу ему генеральский чин, работу в лучших конструкторских бюро нашей страны. Он может любить выпить. Я превращу его в пьяницу, втяну в долги. Быть может, он труслив. Я сфабрикую историю, угрожающую ему тюрьмой. Что я сделаю, еще не знаю. Пока мне прежде всего надо войти в семью Борисовых. Войти своим человеком, может быть даже женихом дочери инженера. Поможет мне Розанов. Он, правда, кажется, неравнодушен к Борисовой, и моя близость с ней может прийтись ему не по вкусу, но я найду способ полностью подчинить себе Розанова. Это неплохо во всех отношениях. Вдруг он понадобится еще для чего-нибудь?

— Не мне вас учить, Ральф. Следовательно, вы обрабатываете Розанова?

Моро кивнул в ответ.

К цели своей «Д-35» шел настойчиво, его встречи с Розановым стали ежедневными. Новые друзья проводили вместе по нескольку часов почти каждый день. Семену льстила близость пожилого, много повидавшего на своем веку человека, он кичился дружбой с иностранным журналистом.

Многое из сказанного Моро находило сочувственный отклик у Семена. Почти безотчетные, неосознанные мысли Розанова формулировались Моро откровенно, без обиняков.

— Сила сильных — вот закон жизни, — любил повторять Семену Моро. — Надо быть сильным и жить только для себя.

— Это все теоретические рассуждения, — махнул рукой Розанов.

— Смотря для кого, — сухо возразил Моро. — Есть две морали. Одна — толпы, другая — умеющих проникнуть в суть бытия, тех, у кого свой взгляд на окружающее. Можете назвать меня эгоистом, эгоцентристом, чем хотите, но я вам выскажу свое мнение. В жизни бывает всякое, и если иногда приходится пренебречь условностями — тем хуже для условностей.

Разговор этот происходил за столиком ресторана «Волна», расположенного в дальнем конце Морского бульвара. Посетителей сейчас, когда еще не кончился рабочий день, было мало. Никто не обращал на Розанова и Моро внимания.