Рахим Эсенов - Легион обреченных

Но вот он наконец у Пашкевичей. Поздоровался, снял фуражку. Хозяйка Ефросинья Степановна, в годах, но еще крепкая, нехотя ответила незнакомцу в фашистской форме, неприязненно оглядела его с ног до головы. У печи на низенькой табуретке сидела сухонькая старушонка с живыми глазами.

— Вроде ты не немец, а говоришь по-нашему... — окинула она Ашира острым, настороженным взглядом.

— Свой я, бабуся, — доверительным тоном сказал Ашир. — Не смотрите, что в чужую форму вырядился.

— Свой, а небось своих всю войну к стенке ставишь! — бросила Ефросинья Степановна, беря в руки ухват.

— Не спорить я с вами пришел, а по делу. Передайте в лес, в отряд майора Морозова, привет от Мамеда. Скажите, что Стрела ищет цель — и все!

— У бога дён много, у Христа — четыреста. В какой из этих дён побежать в лес? Можа сейчас? Да дороги в лес не знаю.

— Учтите, это очень важно...

— Вот что, парень, — Ефросинья Степановна, не выпуская из рук ухват, с угрожающим видом направилась к Таганову. — Христом-богом прошу, не мели! Не знаю я никого — ни тебя, ни твоего Морозова. Не то позову полицаев... Забирай свое барахло и проваливай!

— Поверьте мне, Ефросинья Степановна... — Ашир правой рукой зачем-то взбил свою и без того пышную шевелюру. — Ну, зачем мне говорить вам все это, если я враг. Разве я похож на провокатора? Передайте в лес. От этого зависит не только моя судьба, но и жизнь сотен людей, наших, советских... Не забудьте — привет от Мамеда.

Когда за Тагановым закрылась дверь, женщина устало присела на скамейку.

— Что за черт? Свой аль ворог?

— Свой он, Ефросиньюшка, — прошамкала старушка бескровными губами. — Глаза у него добрые... Уж поверь моему сердцу! — Видя, что та сидит не шелохнувшись, стрельнула в дочь глазами: — Пошто уселась копна копной? Иди, доченька, иди...

И Пашкевич, не мешкая, стала собираться в лес.

Небольшая группа партизан, переодетых в немецкую форму, выстроилась в одну шеренгу. Ими руководил кряжистый командир, который поверх эсэсовского кителя надел черный резиновый плащ. Он взглянул на трофейные часы — и подал знак трогаться в путь.

Группа бесшумно подошла к окраине большого белорусского села. Тихо на улицах. Где-то вдали проурчал немецкий тягач, и снова воцарилась тишина. В темноте едва слышны крадущиеся шаги партизан. Вдруг из переулка вынырнул парный, патруль: «Хальт!» В лицо командира ударил яркий луч карманного фонаря. Патрульные, увидев «своего», тут же погасили свет, но не успели даже спросить документы — как подкошенные свалились под ударами прикладов.

Группа добралась до высокой избы, стоявшей у трех елей на краю села, и затаилась вокруг. Вскоре здесь с тремя рослыми автоматчиками появился Таганов. Оставив одного во дворе часовым, Ашир с остальными вошел в избу. Ждать пришлось недолго — он вышел на условленный стук, раздавшийся в окошко. Рядом с часовым, крепко прижавшим к себе автомат, какая-то фигура в плаще.

— Вам привет от Мамеда, — забасил командир группы.

Наконец-то! Это был связной из отряда Морозова...

В ту же ночь Ашир переправил к партизанам сто пятьдесят девять туркестанцев. В качестве живого трофея им удалось захватить капитана Брандта со всеми документами, хранившимися в его сейфе. Там же был обнаружен и длинный список туркестанцев, подлежавших уничтожению. Первым в списке был Таганов.

Ашир встретился с капитаном Волковым, возглавившим оперативную группу чекистского отряда. Молодой, в круглых очках, он внимательно выслушал разведчика, предложившего конкретный план вооруженного выступления туркестанцев. Они обстоятельно обсудили все детали.

Задача была нелегкая: перебить немецких офицеров, обезвредить предателей, блокировать с помощью чекистского отряда соседний гитлеровский гарнизон, забрать с собой все оружие, побольше боеприпасов, ценные документы. Условились разбиться на несколько групп и двигаться в сторону леса по намеченным маршрутам, где, на случай преследования, расставить партизанские засады. Переход начинать по сигналу — одновременные взрывы в штабе и в доме на территории лагеря, где жили фашистские офицеры.

Учтено было и то, что переход уже одной группы вселил уверенность в ряды еще колеблющихся туркестанцев. Немцы, конечно, сразу введут строгости, а обстоятельства могут сложиться так, что и Таганов не избежит ареста. Поэтому он на всякий случай проинструктировал Кулова, как довести до конца задуманную операцию. Если же схватят и Кулова, его заменит Мередов...

Утром в комнату безмятежно спавшего Таганова ворвался Фюрст. Подозрительно оглядел его измазанные грязью сапоги, влажную шинель, висевшую на стене.

— Где вы были ночью? — Фашист сверлил Ашира красноватыми глазками. По его бесстрастному квадратному лицу трудно было понять, что он думает.

— Ездил в Понятово по заданию капитана Брандта. Поезд прибыл поздно, с вокзала добирался пешком. Господин Брандт...

— Этот кретин пропал, его, наверное, уже нет в живых! — взорвался Фюрст. — А где остальные?

— Будь они прокляты, господин Фюрст! Их арестовали...

— Что за ахинею несете? О чем вы?..

— Я говорю о трех автоматчиках, которые сопровождали меня. Их в Понятове арестовало гестапо. — Ашир сладко зевнул. — Штурмфюрер Хорст мне доверительно сказал, что эти бандиты хотели убить меня и уйти к партизанам.

Фашист, молча хлопнув дверью, направился к себе, чтобы переговорить с Понятовом, но связи почему-то не было. Он наорал на командира связистов, молодого лейтенанта. Тот стал оправдываться: партизаны — то польские, то белорусские — разрушают линию. Предложил связаться с Понятовом по радио. На имя Хорста открытым текстом пошла радиограмма с требованием подтвердить арест трех солдат, сопровождавших Таганова. И над ним нависла реальная угроза провала.

Ответ на запрос в тот день, однако, не пришел. Радистом оказался один из участников намечавшегося перехода, и он «ошибочно» заслал радиограмму в Луккенвальде...

Батальон напоминал встревоженный улей. Всюду только и говорили о ночном побеге. Фюрст со своими помощниками носился по лагерю, пытаясь внушить солдатам, что беглецы пойманы и уже расстреляны. Но им мало кто верил.

Туркестанцы знали, что рядом свои, партизаны, рядом — свобода. Видя настроение людей, Таганов посоветовался с Куловым и Мередовым, и они решили ускорить переход оставшейся части батальона — промедление было смерти подобно. О своем решении тут же дали знать в партизанскую бригаду. На другой день к вечеру оттуда прибыл связной.

Таганов собрал отдельную группу все еще колеблющихся туркестанцев, ошарашенных происходящими событиями в батальоне. Разведчик снова рисковал, но поступить иначе не мог.

— Мне рассказывали такую быль. Бежал один туркестанец из плена, прошел уже почти всю Германию. Голоден, холоден, выбился из последних сил. И, отчаявшись, зашел в первый попавшийся дом: что будет, то и будет... А дом полон немцев. Беглец, чуть не валясь с ног, вытянул руку в нацистском приветствии: «Салам алейкум!» Все находившиеся там радостно ответили: «Валейкума эссалам!» Оказалось, то были туркестанцы, также бежавшие из плена... Шутки шутками, — с горечью продолжал Ашир, — а я вот думаю, с чего бы родилась такая почти маловероятная быль? Уж не слишком ли много нас, среднеазиатцев, в плен угодило? Разве мы трусы? Разве мы воевать не умеем? Или Родину свою меньше любим? Еще не поздно исправить ошибку. Вы вернетесь к своим, домой... Сегодня ночью, или никогда! Другой возможности не будет.