Чингиз Абдуллаев - Смерть под аплодисменты

– Ему, конечно, не откажет, – согласился Арам Саркисович, – но тогда сначала вам нужно будет убедить именно его, а это тоже сложная задача. Он ведь человек непредсказуемый. Гении вообще люди очень непредсказуемые, а Эйхвальд безусловный гений.

– Неужели у него нет своих слабых сторон?

Аствацатуров на минуту задумался. И только затем откровенно ответил:

– Красивые молодые женщины – это его слабость. В настоящее время его протеже – Света Рогаткина, которая играет Офелию.

– То, что он женат, ему не мешает, – Дронго не спрашивал, он утверждал.

– Конечно, не мешает, – улыбнулся Арам Саркисович. – У него уже есть внуки, но считается, что чувство влюбленности только помогает главному режиссеру в его работе. Вы слышали о театральных легендах про Олега Ефремова? Он ведь абсолютно объективно был не очень красивым человеком, особенно в зрелые годы. Вытянутое лицо, мешки под глазами, часто злоупотреблял алкоголем, много курил… Но в него были влюблены все женщины и не только в театрах, где он работал. Ему достаточно было появиться где-нибудь, как в него влюблялись все – таким мужским магнетизмом он обладал. Эйхвальд почти мой ровесник. Он тоже много курит, хотя и не злоупотребляет алкоголем. И его нельзя назвать очень красивым человеком. Но в него влюблены все женщины не только в нашем театре, но и вообще в этом городе. Талант не требует совершенного физического обрамления. Говорят, что один из великих пианистов, не отличавшийся особым физическим совершенством, часто говорил, что ему нужно только довести любую женщину до фортепиано. Наверное, так оно и было. А сколько дураков-актеров, в которых влюбляются многие умные женщины! Я уже не говорю про женщин-актрис, идеальных пустышек, в которых влюбляются очень умные мужчины. С точки зрения интеллекта Эйхвальд – вычислительная машина последнего поколения, а Света Рогаткина – допотопные счеты из прошлого века, при этом я делаю ей огромный комплимент.

– Тогда все понятно, – улыбнулся Дронго. – Когда Эйхвальд бывает в театре?

– Завтра утром у него репетиция. Но на репетицию вам лучше не приезжать. Он не любит, когда его отвлекают.

– Когда закончится репетиция?

– По графику должна в два часа. Но Эйхвальд раньше четырех не заканчивает. Об этом все знают.

– Тогда завтра приедем к вам часа в три, – решил Дронго, – если, конечно, вы поможете нам войти со служебного входа.

– Это я сделаю.

– И организуете нам встречу с вашим завхозом, – попросил Дронго. – Спасибо вам за информацию, Арам Саркисович.

Он поднялся со скамьи. Вейдеманис поднялся следом. Последним не спеша поднялся Аствацатуров.

– Можно один вопрос? – неожиданно спросил он.

– Конечно, – кивнул Дронго.

– Вы из Баку? – спросил Арам Саркисович.

– Да, – ответил Дронго. – Очевидно, вы тоже?

– До шестнадцати лет жил в Баку, а потом наша семья переехала в Краснодар. Еще полвека назад. Отец был военным интендантом, – сообщил Аствацатуров, – следователь даже удивлялся, как мы работаем с Хасаем Ханларовым. Он азербайджанец, а я армянин. А мы работаем вместе уже много лет и очень дружим. Успехов вам, – он протянул руку.

– После вашего рассказа об этих рапирах найти убийцу будет не так легко, – заметил Дронго, пожимая ему руку.

– А я думаю, что легко, – возразил Арам Саркисович, – ведь понятно, что это сделал кто-то из наших. Чужой не сумел бы зайти ко мне в комнату, где хранился реквизит. Дело в том, что я обычно сам дежурю в коридоре вместе с нашим завхозом, и чужой просто не сумел бы пройти мимо нас. Значит, это был кто-то из наших.

– И вы не можете вспомнить, кто именно прошел в тот вечер мимо вас, – понял Дронго.

– Почти все, – ответил Аствацатуров. – Многие получали свой реквизит в соседних комнатах. А рапиры получал актер, игравший Озрика. Всю связку рапир. Ему передал их Хасай Ханларов.

– Не получается, – возразил Дронго, – у Гамлета в руках должна быть рапира, когда он закалывает Полония, а потом у Лаэрта была рапира, когда он врывался к королю и требовал ответа за смерть отца.

– Ой, – удивился Аствацатуров, – вы действительно помните эту трагедию почти наизусть.

– Я же сказал, что люблю Шекспира. Тогда получается, что главными подозреваемыми могут быть как раз Гамлет и Лаэрт. Вернее, актеры, которые их сыграли.

– Да, – тяжело кивнул Арам Саркисович, – похоже, вы правы. Следователь не так любил Шекспира, как вы.

Все утро Дронго провел за компьютером, внимательно изучая сайт Театра на Остоженке и персональные сайты некоторых известных актеров театра. Особое внимание он обратил на биографию главного режиссера Зиновия Эйхвальда. Родившийся в конце войны в столице Киргизии, которая тогда называлась Фрунзе, он вырос без отца, арестованного в сорок седьмом и погибшего на Колыме в пятьдесят четвертом году. Мать с маленьким мальчиком сначала переехала в Алма-Ату, а затем в Новосибирск, где он и окончил среднюю школу. В семнадцать лет поехал поступать в театральный вуз, куда его сразу приняли – благо, был уже шестьдесят второй год. После окончания училища он был направлен на работу в Псков, откуда через пять лет переехал в Ленинград и проработал несколько лет ассистентом у самого Товстоногова. Затем были театры в Волгограде и Киеве. А в середине восьмидесятых он переезжает в Москву, где ставит несколько нашумевших спектаклей. В конце девяностых создает свой Театр на Остоженке, в котором блистают такие мастера, как Зайдель, Бурдун, Догель и перешедшая сюда Ольга Шахова. Здесь работает один из самых популярных актеров своего поколения Марат Морозов. Почти все спектакли Эйхвальда получают положительную критику и выдвигаются на различные премии. Женат вторым браком, у него двое детей и двое внуков.

Там же приводились короткие биографии основных актеров театра. Среди них было трое народных – погибший Зайдель, Ольга Шахова и Семен Бурдун, а также несколько заслуженных артистов, среди которых Марат Морозов, Марк Догель, Александр Закусов и Юрий Реформаторский, не занятый в спектакле «Гамлет».

Примерно в три часа дня Дронго вызвал Эдгара Вейдеманиса, и они поехали в Театр на Остоженке. Ждавший их у служебного входа Арам Саркисович проводил их в кабинет завхоза. Тот явно волновался и все время поправлял воротник рубашки. Это был мужчина ниже среднего роста, с помятым лицом и растрепанными волосами. Ему могло быть сорок лет, а можно было дать и пятьдесят, и даже все шестьдесят. Он красил волосы и, несомненно, злоупотреблял спиртным, что наложило отпечаток на его лицо. На самом деле Крушанову было только сорок шесть, но выглядел он не очень хорошо. Завхоз страдал от камней в желчном пузыре и гепатоза печени. К тому же он волновался, понимая, что его снова будут расспрашивать о трагедии, произошедшей в их театре. Костюм у него был новый, но довольно мятый, а вот рубашку он надел совсем новую, достав ее из пакета. Он держал две рубашки у себя на работе – как раз для таких особо важных случаев. Увидев гостей, завхоз вытянулся в струнку, словно собирался отдать им рапорт о происходящих в театре событиях. Когда-то он отслужил пять лет прапорщиком в армии и был вынужден уйти из-за своего пристрастия к горячительным напиткам.