Алексей Кудашин - Левый берег

Тем временем человек в камуфляже закончил построение, с полминуты походил перед строем, придирчиво оглядывая свое творение, и все так же негромко произнес:

— Я думаю, лишним будет объяснять, что теперь при команде на построение Вы должны строиться именно так, как стоите сейчас, — его при определенных скидках на обстоятельства даже можно было назвать интеллигентным.

По внешнему виду курсантов не прослеживалось никаких критериев отбора. Были всякие: полноватые, худые как глисты, высокие и низкие. В остальном же: черная форма и шнурованные ботинки.

— Меня зовут товарищ старшина. Так Вы будете меня называть. К вам я буду обращаться по номерам. На обращение отвечать "Так точно". Ясно?

— Так точно, — несмело и в разнобой ответили черные.

Однако, на удивление, старшину это нисколько не смутило. Не сделав никаких попыток потренировать курсантов на предмет бодрости духа, он обыденным, каким-то даже гражданским голосом продолжил:

— Не собираюсь Вам врать. Я не имею понятия о цели Вашего нахождения здесь. Мне известно одно. Вы — не воинское подразделение. Вы — четвертый учебный отряд. На протяжении следующего года Вы будете проходить интенсивную подготовку на объекте "Ферма". Вы получите общевоинские навыки, необходимые для присвоения Вам званий. Вас обучат азам рукопашного боя, обращению с различными видами оружия и основными видами взрывных устройств. Кроме того, Вам будет преподаваться специальность…

На слове специальность старшина сделал ударение, и ту же добавил.

— Какая специальность? Понятия не имею! Вам запрещено с кем-либо и когда-либо обсуждать Вашу подготовку. И со мной в том числе. Это ясно?

Тут его голос впервые зазвенел сталью. Стало понятно, что старшина при необходимости может быть и другим.

— Так точно! — отряд отреагировал уже более сплоченно и уверенно.

— Насколько мне известно, через год вы покинете "Ферму". Вряд ли мы когда-нибудь увидимся после этого. Но если это и произойдет, я не знаю Вас, а Вы — меня. Все вопросы, касающиеся распорядка дня, хозяйственных проблем, дисциплины, словом, всего, что непосредственно не касается вашего обучения, решаю я. И обращаться с ними нужно ко мне, только ко мне и ни к кому, кроме меня.

"Отличная погодка", — между прочим, отметил про себя Денис.

Он внимательно слушал и запоминал.

— Меня не интересует, служил ли кто-то из Вас в армии, имеет ли боевой опыт или награды. Уясните себе раз и навсегда. — Старшина обвел взглядом весь строй справа налево, будто желая убедиться, что все его слушают. — Здесь Вы все равны.

Он подошел поближе к строю и, медленно прохаживаясь вдоль первой шеренги, продолжал:

— Вы должны запомнить то, что вам делать запрещено. Запрещено нарушать режим дня, запрещено пить и драться. Наказание — карцер. — Старшина вдруг смягчился в лице и по-отечески тепло сказал. — Лучше туда не попадайте, ребята.

И так он ласково это сказал, что всем сразу стало ясно: действительно, лучше не попадать. Как потом оказалось, предупреждение это было лишним. За все время обучения никто из курсантов "не залетал". Что, впрочем, было не удивительно. Подавляющему числу курсантов, во всяком случае, по внешнему виду, было от двадцати пяти до тридцати. Гормоны уже отыграли свою самую мощную мелодию, мужским достоинством все давно померились, и каждый знал себе цену. Лишь однажды, месяцев через пять после начала курсов, сорок второй и пятьдесят шестым во время спарринга на занятиях по рукопашному бою слишком эмоционально себя повели. Но тренер, здоровенный молчаливый лысый мужик, вызывающий у курсантов, в том числе и Дениса, суеверный страх, просто надавал обоим по шее. Тем дело и ограничилось.

— Систематически нарушающие дисциплину будут исключены, — добавил старшина. — Впрочем, такие решения принимаю не я.

"А соседям слева с командиром повезло меньше", — отметил для себя Денис. Несмотря на то, что расстояние между ними было никак не меньше полусотни метров, до слуха курсантов четвертого отряда доносился не предвещавший отеческой любви громкий командный голос соседского старшины.

— Расписание на сегодня. И навсегда. — Старшина, довольный только что придуманным каламбуром, коротко хохотнул. — Подъем в 7.50, построение в 8.00. С восьми до девяти — физкультура. В девять — завтрак. 9.30–10.00 — строевая подготовка. С десяти до часу — рукопашный бой, или оперативная подготовка, или тир. Потом обед и отдых до трех. А с трех до девяти — специальность. С перерывом на ужин, в шесть. После шести есть вредно. С девяти до одиннадцати: личное время. У нас имеется комната отдыха. Так вот: отдыхать будете там. Вопросы есть?

Строй ответил сосредоточенным молчанием. Где-то совсем рядом на сосне вскрикнула какая-то птица.

"Шутник, блин, — беззлобно пробурчал себе под нос Денис… — Отличная все-таки погода".

— Появятся по ходу дела, — хмыкнул старшина. — А теперь — "напра… во! Раз-два!".

Строй кое-как повернулся, обнажая при этом тех, кому эту команды приходилось выполнять впервые.

— Да-а-а… — Старшина печально обвел взглядом жалкое подобие строя, — мне, наверное, еще нужно Вам спасибо сказать за то, что поворачиваетесь в нужную сторону. Ладно. Бегом, марш!

"Удивительно, — думал на бегу Денис, — я, конечно, в армии не служил, но "кенты" понарассказывали про зверей-старшин. А этому, по-моему, все равно…".

27.09.2008. Краина, г. Кировогорск. ул. Гоголя. 10:01

Они встретились. Подошли почти одновременно, так что получилось даже несколько "по-киношному". Четыре молодых пацана, ухмыляясь, стояли лицом друг к другу возле большого красивого каштана, которых в этом городе было превеликое множество. Густой кустарник прикрывал их от любопытных взглядов прохожих.

Денис испытывал удивительное непонятное чувство, разглядывая трех молодых людей, и знакомых ему, и в то же время абсолютно незнакомых, чужих, непонятных. Должно быть, такие ощущения испытывает человек, который каждый Божий день, бреясь в ванной по утрам, видит в окне напротив мужика, занимающегося тем же самым. Каждый день в течение нескольких лет. Он не знает его. Совсем. Ничего о нем не знает. Ни имени, ни профессии, ни семейного положения, ни привычек. Кроме одной — каждый день бриться по утрам в одно и то же время. Но постепенно этот человек становится какой-то маленькой частью его жизни. Маленькой, но, кажется, неотъемлемой. И когда он в очередное утро не обнаруживает этого незнакомца в окне напротив, ему становится как-то не по себе. Неуютно, некомфортно. Как будто кто-то переложил его вещи на рабочем столе, и теперь этот стол уже не кажется таким родным, своим.

А потом в один прекрасный день человек встречает незнакомца из окна напротив где-нибудь в баре или на автобусной остановке. И тот узнает его, улыбается… И они знакомятся, и, возможно, становятся друзьями. Именно этот момент и содержит в себе некий элемент сюрреалистичности, неправдоподобности — знакомиться с тем, кого ты уже давным-давно знаешь, и физиономия его тебе, может, уже немного и приелась.