Гривадий Горпожакс - Джин Грин – Неприкасаемый. Карьера агента ЦРУ № 014

– Все сущее ждет формы своего выражения. Только человек мечется и враждует с себе подобным. У меня был друг детства, почти двойник. – Лот отошел от окна. – Но нас развела судьба. Я стал антифашистом, он – гитлеровским офицером-десантником. Я живу и работаю в ГДР, он участвовал в корейской войне на стороне американцев, а сейчас, кажется, работает у них в разведке, – Лот повернулся к Джину. – Я тебе рассказывал, Марк, про этого человека…

Джин кивнул. Свобода Лота удивляла и раздражала его, а Лот, казалось, был на вершине, он легко передвигался по комнате, вел, вроде бы непринужденный, но тонко нацеленный разговор.

– Я расфилософствовался, и чуть не забыл показать вам главное чудо!

Лот протянул Николаеву японский камень.

– Это из породы красных камней, которые добывают на острове Садо в Японском море, – пояснил он. – Поглядите. – Лот вынул зажигалку и, взяв у Николая Николаевича камень, начал коптить его. – Теперь он заиграет! – воскликнул Лот и принялся энергично тереть камень о рукав пиджака.

– Что вы делаете! Инга! – крикнул Николай Николаевич. – Инга, принеси, пожалуйста, суконку или кусочек шерсти. У вас будут пятна на рукаве пиджака.

– Чепуха!

Николай Николаевич, не дожидаясь дочери, сам вышел за суконкой.

Лот сфотографировал рукописи, лежащие на столе, и названия книг на полках научной литературы на русском языке.

Обед прошел весело и непринужденно. Много ели, пили немного, но шутили, смеялись.

После обеда по просьбе Тони Джин сыграл «Прелюд» Рахманинова. Николай Николаевич, растроганный, театрально жал руку смущенному «судовому врачу».

Лот сфотографировал братьев и подумал:

«Кажется, голос крови возьмет свое».

На этот раз Рубинчик шел в Комитет госбезопасности, твердо зная, что новый вызов опять связан с таинственным Евгением Чердынцевым.

«Невероятно, но факт, – думал он, – должно быть, этот тип – чистой воды шпион и теперь уже, по-видимому, пойман».

Он представил себе хмурое, заросшее щетиной лицо этого некогда холеного, самоуверенного блондина, ерзающие пальцы опущенных рук, сломленную складку рта. И вдруг…

– Кино посмотреть хотите?

На этот раз Сергей Николаевич был весьма оживлен.

– Кино? Почему же нет? – растерялся Марк.

– Ну вот и отлично… Будьте любезны, – обратился чекист к своему помощнику – совсем молодому парню, почти ровеснику Марка.

Тот опустил шторы, выдернул из железной трубки, висящей на стене, белый экран, выдвинул киноаппарат и доложил:

– Готово.

– Звук?

– Все в порядке.

– Начинайте.

И началось…

Из гостиницы «Националь» вышел его старый знакомый – «Жека» Чердынцев. Он постоял у двери, закурил и направился в сторону метро. У автоматных будок встретился с изящно одетым господином с черным чешским портфелем в руке. «Жека» и господин сразу же узнали друг друга, хотя встреча их проходила довольно сдержанно. Человек достал из портфеля сверток. «Жека» развернул его. На дне небольшой коробочки, в вате, лежали три камешка. «Жека» качнул головой, положил сверток в карман, расплатился с изящно одетым господином и пошел к «Метрополю».

– Узнаете? – спросил Сергей Николаевич.

– Он, – еле сдерживая возбуждение, сказал Марк. – Ничуть не изменился.

– Это на двух пленках? – спросил Сергей Николаевич у Ильина.

– Так точно.

– Товарищ Рубинчик! Помните, вы говорили, что у него была родинка на правой руке, будьте, пожалуйста, внимательным.

…«Жека» набирает чей-то номер в телефонной будке на Главпочтамте.

Крупным планом – правая рука. «Стоп-кадр» с изображением руки. Теперь крупный план левой руки с телефонной трубкой. Снова «стоп-кадр».

– Родинка была! – выкрикнул Марк. – На тыльной стороне кисти между большим и указательным пальцем… Сейчас ее почему-то нет…

Когда после фразы «Тоню, пожалуйста. Скажите – Рубинчик», Марк услышал свою фамилию, он все же не удержался и крикнул:

– Сука!..

Исчез, свернувшись в железную трубку, белый экран, «ушел» в книжную полку портативный киноаппарат, раздвинулись шторы, а потрясенный Марк все еще сидел молча.

– Значит, он?

– Он.

– А родинка?

– Ума не приложу.

– Ну ладно. Благодарю вас, товарищ Рубинчик, – сказал Сергей Николаевич. – Постарайтесь не делиться своими впечатлениями ни с кем.

(Перевод В. А.)

По Соборной площади в Кремле разгуливал невероятно странный господин. Не было ни одного москвича, который бы, встретившись с ним, не обернулся. Группы туристов из провинции при виде господина застывали в изумлении. Иностранцы пшикали ему вслед.

Замшевые шорты обнажали волосатые мощные ноги с перекатывающимися мускулами. Широченные плечи распирали ярчайшую гавайскую рубаху. На бритой голове красовалась кокетливо сбитая набок немыслимо экзотическая шляпа.

Лот специально вырядился так, во-первых, для того, чтобы больше соответствовать взятому образу чудака миллионера из немецкой Швейцарии, путешествующего по классу «люкс», а во-вторых, для того, чтобы немного подразнить «этих русских».

Хохоча и громко восклицая «о, шен», «вундербар», он фотографировал из «партефлекса» и «экзакты» Царь-пушку, Царь-колокол, Ивана Великого, церковь Ризоположения; кинокамерой «кэннон» снимал живописную толпу, покрикивал «фриден-фройндшафт»; «филипс», висящий на его груди, дико барабанил музыкальную программу из Цюриха. Его несколько удивляло, что у каждого второго русского тоже были транзисторные приемники и почти у каждого – фотоаппараты и кинокамеры, что русские были вполне сносно одеты и не испытывали никакого страха перед иностранцами. Глядя с кремлевского холма на огромный бескрайний город, он думал:

«У нашей команды было бы много работы, если бы фюреру удалось взять Москву в сорок первом. Все-таки странный человек был наш Ади».

Лот уже собирался покинуть Кремль, когда вдруг почувствовал какое-то беспокойство. Ему показалось, что в этой толпе или вообще в этой обстановке появилось нечто, представляющее для него чрезвычайный интерес. Это была не слежка, слежку его интуиция разведчика угадывала безошибочно, это было что-то другое. Он несколько раз пересек площадь, внимательно вглядываясь в лица, и вдруг увидел ЭТО лицо, которое заставило его насторожиться. Должно быть, вначале это лицо промелькнуло среди сотен других, не задержавшись в мозгу, а только лишь слегка задев центр тревоги. Теперь он видел его ясно.

В группе солидных негоциантов, слушающих пояснения тоненькой девушки-гида, стоял «контейнер», квадратный дядюшка Тео Костецкий-Брудерак. Выпучив рачьи глазки, он с вечным своим выражением идиотического остекленелого любопытства смотрел на девушку, на ее руку, на купола соборов.