Чингиз Абдуллаев - Адаптация совести

Дронго печально взглянул на сидевшую перед ним женщину. Миллионы достались ей не очень легко. Очевидно, Эмма сумела понять взгляд эксперта и благодарно кивнула.

— Итак, — сказала она чуть хриплым голосом, — я вам гарантирую, что о нашей беседе никто не узнает. Что вы думаете об этом преступнике, вы можете мне рассказать? Я запишу вас на пленку и дам в программе, изменив ваш голос. Это я обещаю.

— Договорились. Только давайте не здесь. Я вызову машину и там расскажу вам о Баратове.

— Моя машина припаркована у здания ресторана, — улыбнулась Эмма. — Не забывайте: я очень богатая женщина. Там сидит мой водитель. Если хотите, я отпущу его домой и сама сяду за руль.

— Так будет лучше, — улыбнулся Дронго. — Только отпустите его прямо сейчас, до того, как мы выйдем отсюда. Совсем необязательно, чтобы он меня видел.

Она потушила сигарету.

— Вы думаете, что он тоже находится под «патронажем» Гордеева? — уточнила Эмма.

— Не будем рисковать, — пожал плечами Дронго.

Она улыбнулась, доставая телефон.

@Bukv = Эмма привезла Дронго домой, и он честно надиктовал на ее диктофон все, что думал и об этом преступнике, и о его преступлениях. Хотя подсознательно пытался каким-то образом смягчать свои формулировки, помня о тяжелом детстве Вениамина Баратова.

На следующее утро он позвонил профессору Гуртуеву.

— Доброе утро, Казбек Измайлович. Извините, что беспокою вас так рано.

— Доброе утро. Ничего страшного, я уже проснулся. Не забывайте, что я жаворонок, а вы сова. Это для вас пробуждение в девятом часу утра — почти подвиг.

— И даже больше, — пошутил Дронго. — Вы знаете, я думал о своей беседе с Баратовым всю ночь и пришел к выводу, что это был не обычный разговор и не совсем обычная исповедь. Он ведь точно знал, что разговор записывается и будет много посторонних, но не стал протестовать. Тогда почему ему был нужен именно я? Почему нельзя рассказать обо всем вам, тем более что вы интересуетесь этим гораздо более предметно, чем я, — ведь у вас чисто научный интерес. Уже не говоря о том, что он мог бы сотрудничать с Тублиным и Резуновым, а не злить их столь демонстративным поведением.

— Вы считаете его поведение продуманным?

— И не просто продуманным. У него есть определенный план, который мы пока не можем понять. Возможно, мне стоит встретиться с ним еще несколько раз, чтобы попытаться понять, чего именно он хочет. Мы просто обязаны разгадать его намерения.

— Я тоже об этом подумал, — признался Гуртуев. — Но ведь его рассказ был правдой, и боюсь, что найти в нем неточности будет почти невозможно. Каждое его сообщение, каждый факт подкреплен документами и фактическими данными. Зачем ему лгать? Какой смысл?

— Но зачем ему говорить правду именно в подобном формате? — настаивал Дронго. — Мы просто обязаны все проверить.

— Я позвоню генералу Шаповалову, — решил профессор. — Но учтите, что наш подследственный сидит в тюрьме ФСБ, а у них свои правила и порядки. Вы же видели, как Тублин возражал против нашего дальнейшего участия в их следственных действиях.

— Они не совсем понимают, с кем именно имеют дело. Для них он маньяк, пусть и очень опасный. А мы с вами прекрасно осознаем, что он очень умный, проницательный и адекватный человек, с которым очень трудно вести беседу на равных.

— Я поговорю с Шаповаловым, — снова пообещал Гуртуев.

Весь день Дронго не находил себе места, словно предчувствуя некие мрачные события. После трех часов дня он позвонил Эмме Реймон.

— Как наше интервью? — поинтересовался он.

— Почти готово, — сообщила она. — Мы исказили ваш голос и дадим интервью в нашей вечерней программе. Это будет настоящая сенсация. Вы знаете, я несколько раз слушала ваш рассказ. Мне показалось, что в нем сквозит даже какое-то сочувствие к этому убийце.

— Это не сочувствие, это понимание того, что он не был таким от рождения. Трагические события его детства и юности, одно за другим, привели его к тому состоянию, в котором он оказался. Но при этом у него всегда был выбор, который он сознательно избегал, предпочитая другой путь.

— Я примерно так и поняла. Кстати, я звонила своей подруге, она хотела бы с вами встретиться. Понятно, что в милицию или к следователям она не пойдет. А с вами хотела бы переговорить.

— Мы можем встретиться в моем офисе, — предложил Дронго.

— Только не офис, — возразила Эмма. — Может, у меня дома? Сегодня вечером буду вас ждать. Я живу в старом доме на Кутузовском. Вернее, это квартира моего бывшего мужа. Он покупал ее для своей матери, но она умерла еще до того, как он отремонтировал это жилье. А после здесь никто не жил.

Она продиктовала адрес.

— Приеду, — пообещал Дронго и положил телефон.

Ждать звонка Гуртуева было тяжело, но он заставил себя не звонить профессору, понимая, что тот перезвонит сразу, как только получит какую-то информацию. Но в четыре часа дня позвонил полковник Резунов.

— Я только сейчас вышел от генерала Шаповалова, — сообщил он, — мы говорили о нашем подопечном.

— Утром я позвонил Гуртуеву и попросил его переговорить с генералом, — сказал Дронго. — Мне кажется, что нам нужно продолжить наши встречи с Баратовым — хотя бы для того, чтобы лучше понять этого типа.

— Казбек Измайлович был утром у генерала, я тоже там присутствовал. Мы позвонили генералу Гордееву в ФСБ, чтобы обговорить условия вашей второй встречи. Но он твердо сообщил, что они приняли решение не разрешать вторую встречу Баратова с вами, пока он не покажет место захоронения тела своей соседки.

— Они считают, что таким образом могут его приручить? — разозлился Дронго, — это в цирке дрессированным тюленям дают рыбу, а медведям — куски сахара, если они правильно выполняют свой трюк. Он ведь не дрессированный зверек, а вполне сложившийся индивидуум со своей опасной психикой. И прекрасно понимает, что такая форма поощрения для него оскорбительна. Он вообще замкнется и не пойдет ни на какие контакты.

— Их тоже можно понять, — примирительно произнес Резунов, — Тублин отвечает за следствие, а Гордеев — его непосредственный руководитель. Когда мы искали его по всей стране, за поиск отвечали генерал Шаповалов и наша группа. А теперь за следствие отвечают именно они вместе с сотрудниками следственного комитета, и у них есть свои доводы.

— Значит, они отказали?

— Не отказали, а отложили вашу следующую встречу. До тех пор, пока он точно не укажет место, где спрятано тело погибшей женщины. Вы считаете, что они не правы?

— Абсолютно не правы. Он и так сознался в этом преступлении.

— Это для вас достаточно его признания. А мы бюрократы, нам нужны конкретные улики, конретное тело. Не говоря уже о том, что это нужно ее родным и близким.