Иоганнес Зиммель - Ушли клоуны, пришли слезы…

— Но ведь преступники знают, что нам точно известно, что и почему произошло, — говорит Норма.

— Естественно, — соглашается Сондерсен. — Однако если мы публично признаемся в этом, возникнет массовый психоз. Вот и получается… Поэтому я прошу поддержать нашу версию, фрау Десмонд. Если вы согласны, ваша газета получит право первой ночи… то есть первой публикации. Впоследствии вы, конечно, сможете рассказать всю правду — если нам повезет.

— Вы же не верите всерьез, что нам повезет.

— Ни на грош, — говорит Сондерсен. — Это я так, по глупости ляпнул. Фрау Десмонд никогда не напишет правду — для нее это было бы самоубийством.

— Не уверена, — отвечает ему Норма.

— В чем вы не уверены?

— В том, что не напишу, — если не помешаю тем самым вашему расследованию, господин Сондерсен. До сих пор я писала обо всем, о чем хотела, — и, как видите, живу.

— О подобных событиях вы никогда не писали, — возражает ей Сондерсен. — О событиях такого масштаба — никогда!

— Тем более стоит попытаться, — говорит Норма.

— Безнадежный случай… Я имею в виду вас, фрау Десмонд, — разводит руками Сондерсен. — Однако наша договоренность остается в силе. Я передаю вам всю имеющуюся у меня информацию, вы мне — свою. Несомненно одно. Эта история будет иметь для нас все более и более тяжелые последствия. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы ваша охрана была на высоте. Я усилю ее. — Он переводит взгляд на Барски. — Это, конечно, относится и к вашей дочери, доктор.

— Я уезжаю завтра в Бонн, — говорит Вестен.

— А я в Висбаден.

Криминальоберрат ФКВ наклоняется вперед и обхватывает голову руками.

— Вы устали, — говорит Вестен. — Вы выдохлись, вы растеряны, вы в отчаянии.

Сондерсен выпрямляется.

— С чего вы взяли? — говорит он. — Я свеж, я отдохнул, я в форме и абсолютно уверен, что мы раскроем преступление и предотвратим возможную катастрофу.

Никто с ним не соглашается, но никто и не возражает.

— Ну ладно, — машет рукой Сондерсен. — Это я сделал маленькую попытку развеселить вас. Но вы не хотите, чтобы вас развеселили.

В комнате Барски горел неоновый свет: за окном почти совсем стемнело. По стеклу хлестали дождевые струи, сверкали молнии и гремел гром. На Гамбург обрушилась непогода. Еще во время полета они заметили вдали грозовые тучи. Когда самолет сел, в здании аэровокзала на Норму и Барски с самыми разными вопросами набросились встречавшие — друзья и журналисты. Прибывшие придерживались опубликованной в «Гамбургер альгемайне» версии пресс-секретаря ФКВ…

— А зачем вы вообще летали в Берлин? — спросил Хольстен.

— Из-за Ели: она участвовала в детской дискуссии в церкви Поминовения, — сказал Барски.

— А Вестен?

— Он оказался в Берлине с нами и хотел на этой дискуссии присутствовать. Вот и пошел.

— Ты не врешь? — усомнился Хольстен.

— Не веришь мне, что ли?

— Верю, — сказал Хольстен. — Конечно верю. Всегда и во всем. И все тебе верят. Что бы ты ни сказал.

— Послушай, Харальд, ты думаешь, тебя обманывают? Думаешь, обманывают, да? Неужели кто-то из вас так считает? Ну давайте, выкладывайте! Я хочу услышать это!

— Да успокойся ты, Ян! — сказал Эли Каплан. — Не обращай внимания на этого сукиного кота Харальда с его идиотскими выходками. Ладно, начинай наконец. Так. Зачем ты пригласил нас? — Он принялся раскуривать трубку.

— Здесь присутствует фрау Десмонд, — проговорил Сасаки, поправляя очки. — Ян сказал, что отныне она как бы член нашей группы, что мы можем абсолютно доверять ей. Сказанное при ней дальше не уйдет.

— Совершенно справедливо, Так.

— Вы хотите, чтобы я ушла? — спросила Норма.

— Нет, оставайтесь здесь, — сказал Барски. — Я за вас поручился. Этого довольно. Пока что руководитель группы — я.

Японец почему-то смутился.

— Ты не рассердишься, Ян?

— Хочешь в чем-то покаяться? — вопросом на вопрос ответил Барски.

— Нет, я только хотел сказать… Налей Александре большую рюмку коньяку. Ты ведь знаешь: она ужасно боится грозы…

Англичанка с тщательно зачесанными назад волосами сидела бледная и явно нервничала. При каждом раскате грома и вспышке молнии вздрагивала. Все тучи собрались, казалось, над крышей их института.

Барски достал из стенного шкафа бутылку «Реми Мартэн» и коньячный бокал, который налил до половины.

— Глотни! — Он протянул бокал Александре.

— Спасибо, — и она одним махом выпила весь коньяк. — Мне стыдно, правда, — сказала она. — Но ничего не попишешь! В любую грозу я пугаюсь до полусмерти. Налей-ка мне еще. Вот, теперь сойдет.

— Начинай, Так! — напомнил Барски.

— С тех пор как бедный Том в апреле заболел, мы постоянно ищем вакцину против этого проклятого вируса, — и Так повернулся к Норме. — Мы работаем по совместному плану, но каждый сам по себе.

Норма кивнула.

— За одним исключением: я в своей области по совместному плану не работал, — сказал японец. — Точнее говоря, я работал не только по этому плану. Я работал и по плану — и по методической концепции Тома.

Кабинет осветила яркая вспышка молнии. И тут же громыхнуло — словно бомба разорвалась. Александра провела ладонью по лицу.

— Том умер, — сказал Каплан. — Что за чушь ты несешь?

— Никакую не чушь, — ответил японец. — Том работой загнал себя до смерти, верно? Причем в последнее время он занимался исключительно своей методической концепцией. Мы беседовали с ним по переговорному устройству в стеклянной стене, иногда часами. Мы все навещали Тома. Чтобы он не чувствовал себя изгоем. Раньше мы с ним сотрудничали особенно тесно. Ну и в инфекционном отделении я его одного не оставлял. Могу сказать вам прямо: весь ход его мысли, вся его концепция — это не просто фантастика, это гениально!

— И ты ею воспользовался? — спросил Хольстен.

— Да.

— А нам ни слова? Даже Яну ни полслова?

— Да.

— Почему, черт побери?

— Дурацкий вопрос, Харальд, — сказала Александра. Неприязнь к Хольстену заставила ее забыть о страхе перед непогодой. — Потому что методическая концепция бедного Тома была, очевидно, лучше того, что придумали мы. Потому что Так рассчитывал в одиночку — и первым! — получить спасительную вакцину!

— Это противоречит всем правилам коллегиальности, — сказал Хольстен.

Нерв под правым глазом у него снова дрожит, подумала Норма.

— Ах, Харальд, — проговорил молодой израильтянин и слабо улыбнулся.

— Что, что, что такое «ах, Харальд!»?

— Получи ты возможность вырваться вперед с помощью методики Тома, упустил бы ты ее?

— Какая наглость! — возмутился Хольстен. — Я не воспользовался бы ею ни при каких обстоятельствах! Мы — одна команда. Мы работаем вместе. И если добьемся успеха, это будет наш общий успех.