Анатолий Чехов - Чёрный беркут

Узкие глазки Балакеши засверкали любопытством: неужели и правда разговорами запугали Ёшку?

— Как им бояться? — ответил он неопределенно. — Бойся не бойся, а идти надо. Не захочет кто идти, Таги Мусабек-бай все равно заставит.

— А скажи, Балакеши, бывало так, что кочахчи на рабочих нападали?

Яков делал вид, что откровенно трусит.

Балакеши смотрел на него с удивлением, а тощий Савалан — подрывник бригады — даже есть перестал: что, мол, такое с Ёшкой?

— Ай, Ёшка, — с оттенком едва скрываемого презрения сказал Балакеши. — Русские говорят: «Ворона куста боится». Я не думаю, что ты такой!

— Кочахчи, наверное, могут и бомбу бросить? — продолжал Яков.

По его знаку сидевший поодаль Барат незаметно поджег шнур.

— Какую бомбу? Кочахчи костер увидят, сами бегут куда глаза глядят.

За палатками всплеснулось пламя. Рвануло так, что в ушах зазвенело. В ручей посыпались камни. Один из них на излете ударил Якова в спину. «Перестарался чертов Барат».

— В ружье! — громко крикнул Кайманов.

Все вскочили. Савалан, Мамед, Нафтали схватили винтовки.

— Ёшка, — испуганно произнес Балакеши, — бомба вот так мимо меня пролетела! Там надо искать!

— Без команды не стрелять! — крикнул Яков.

Первым не выдержал Барат. Повалился на землю и принялся хохотать так, что даже Ольга, все-таки испугавшаяся взрыва, стала улыбаться.

— Охо-хо-хо-хо! — не выдержал и Яков. За ним, поняв, в чем дело, захохотали Савалан и Мамед.

— Что смеетесь? Говорю, бомба летела... — начал было Балакеши, но, увидев обрывок шнура в руках Барата, махнул рукой: — Ай, Ёшка, лучше уж пускай надо мной смеются, чем я скажу, что ты трус...

— Не скажешь, Балакеши, никогда не скажешь. Я хочу друзьям в глаза прямо смотреть.

Оживленные и весёлые рабочие вернулись на свои места у костра.

После ужина Барат, что-то напевая вполголоса, подтянул ремешки чарыков, плотнее запахнул куртку, подпоясался и, заткнув за пояс бичак, направился в сторону ущелья, поднимавшегося к роднику Ове-Хури. Все сидевшие у костра переглянулись.

Кайманов был доволен, что Барат так просто после всех страшных рассказов и взрыва за палаткой отправился к роднику. Спор есть спор. Иного он и не ожидал от своего друга. Придется теперь ему, Якову, добывать горного козла на шашлык. Но кто знает, что может случиться с Баратом ночью? В горах, как и в песках, вода — главное благо. Любая группа контрабандистов, зная, где расположен родник, может зайти туда напиться. А что может сделать один Барат со своим бичаком? Яков молча поднялся и, перекинув через плечо ремень винтовки, подмигнул оставшимся у костра:

— Тс-ссс... Сейчас еще одну комедь устрою. Не ходите за мной...

Он осторожно пошел за Баратом, стараясь не сдвинуть камень, не наступить на сучок. Свет костра некоторое время сопровождал его слабыми отблесками. Вскоре все поглотила темнота. Лишь постепенно глаза стали привыкать к мраку. При свете звезд и только еще поднимавшейся из-за гор луны Яков вышел на тропинку. Он слышал голос негромко напевавшего и уверенно шагавшего по камням Барата. Самый дорогой друг Кайманова не боялся ни змей, ни барсов, ни леопардов, легкой походкой поднимался все выше и выше по распадку. До Якова доносился шум осыпавшихся под ногами Барата камней, шорох веток. На миг почудилось шипение потревоженной змеи — и снова все стихло... Неожиданно просвистел сыч, ухнул филин, всплеснулся и упал хватающий за душу вой шакала. Ему ответил откуда-то издалека оборвавшийся на высокой ноте тоскливый плач. Яков невольно остановился и прислушался. Но выли, кажется, настоящие звери, хотя свист сыча показался подозрительным: так могли перекликаться и контрабандисты. Барат, по-видимому, не обратил на это никакого внимания и продолжал идти вперед. Вскоре темной стеной подступили заросли кустарника.

Ориентируясь по голосу Барата, Кайманов стал осторожно пробираться сквозь кусты, зная, что, если и была здесь какая-нибудь живность, кобры или даже сам хозяин гор — барс, Барат спугнул ночных хищников. Правда, за барсом и леопардом водится привычка пропускать по своему следу человека, делать круг и нападать сзади. Раздвигая стволом винтовки кусты, Яков безошибочно определял по едва различимым в темноте очертаниям скал — далеко ли до гаваха. Впереди показалась открытая каменистая прогалина; черной пастью под нависшей глыбой зиял вход в гавах, где в ливень спасались они с Ольгой. «Бедная Ольга, — неожиданно тепло подумал о ней Яков, — лежит, наверное, в темноте и думает о своем непутевом муже». Вот и опять он куда-то ушел на ночь глядя. И хоть совесть его чиста, все равно жалко ему Ольгу.

Вот и площадка у самого гаваха. Спрятавшись в кустах, Яков прислушался: что там делает Барат? Перед глазами возникла недавняя жуткая картина — расплывающееся багровое пятно натруди Шевченко, разбитый череп Бочарова. Может быть, сейчас кто-то уже целится в Барата или в самого Якова? Он слышит негромкое бульканье воды, царапанье черпаком по камням.

Наконец от пещеры отделилась тень. Все так же негромко напевая, Барат прошел мимо. Не заметив, что за ним следят, стал спускаться к заросшему кустами ущелью.

«Беспечный Барат, как ребенок, — с неудовольствием подумал Яков. — Хорошо, что не боится, плохо, что неосторожен!»

Кайманов поднялся к роднику, присел на корточки и, заслоняя собой свет, чиркнул спичкой. Неверный, колеблющийся огонек осветил часть свода, кристально чистую, прозрачную лужицу воды с шевелившимися на дне песчинками от бьющих снизу струй. У родника лежал нож Барата. Спор есть спор. Свой драгоценный бичак Барат положил у самой воды, рассчитывая, что до утра никто сюда не придет.

Яков прислушался. По отщелку, как по трубе, доносились сюда, к роднику, шорох осыпающихся под ногами Барата камней и его негромкая песня. Снова неподалеку ухнул филин, откуда-то из-за ближайшей горы послышался плач шакала.

С детства привыкший к горам, Яков не чувствовал страха. Но в нем до предела была напряжена каждая жилка. Все время не оставляло ощущение опасности. Ночь вокруг полна неясными шумами, шорохами и вскриками, будто хозяева темноты недовольны вторжением в их владения: люди заняли место у драгоценной воды, подойти к которой многие звери могли только ночью.

«Смелый Барат, — снова подумал Кайманов. — К роднику он хоть с ножом шел, а возвращается совсем безоружным и не боится. Вон как поет...»

Он забрал нож друга и стал спускаться по отщелку, стараясь идти так, чтоб Барат не заметил его, не услышал его шагов.

Когда Яков подошел к лагерю, костер едва тлел, в палатках было тихо. Все спали, умаявшись за день на тяжелой работе. Успел уже уснуть и Барат. Осторожно поставив затвор винтовки на предохранитель и положив нож Барата у костра, Яков снял сапоги и, взяв винтовку за цевье, вполз в отведенную ему с женой палатку. Слышалось ровное дыхание спящей Ольги. А сквозь полотно, нависшее над головой, по-прежнему пробивались неясные звуки ночи. Кто там сейчас, на горных карнизах? Только ли черепахи, барсы да горные козлы? Или пробираются по тропам архаров вооруженные контрабандисты? Видно, не ждут пограничники сегодня «гостей», иначе не пришлось бы ему отдыхать. Подложив руки под голову, Яков вскоре уснул...